– Эгоистично, не спорю. Вы можете говорить все, что вам вздумается, мне это глубоко безразлично, – я к этому нечувствителен. Ваши самые Жестокие слова для меня все равно, что булавочные уколы. После того что вы сделали, я стал ко всему нечувствителен, т. е. ко всему, кроме этого. Это я буду чувствовать до конца своих дней.
Он делал эти отрывочные признания с нарочитой сухостью, тем свойственным американцам медлительно-твердым тоном, который отнюдь не прикрывает воздушным покровом грубую прямоту слов. Его тон не растрогал, а скорее разозлил Изабеллу, что было, пожалуй, к лучшему, поскольку теперь у нее появилась лишняя причина держать себя в узде. Поневоле повинуясь этой узде, она, немного выждав, спросила без всякой связи:
– Давно вы из Нью-Йорка?
Он вскинул голову, как бы подсчитывая.
– Нынче семнадцатый день.
– Вы добрались сюда очень быстро, хоть и жалуетесь на поезда.
– Я очень спешил. Если бы это только от меня зависело, я был бы здесь пять дней назад.
– От этого ничего бы не изменилось, мистер Гудвуд, – сказала она с холодной улыбкой.
– Для вас, – но не для меня.
– Не вижу, что вы могли бы выиграть.
– Об этом лучше судить мне.
– Безусловно. Но мне кажется, вы понапрасну мучаете себя.
Желая переменить тему, она спросила, видел ли он Генриетту Стэк-пол. Он посмотрел на нее так, словно хотел сказать, что приехал из Бостона во Флоренцию не для того, чтобы говорить о мисс Стэкпол, но все же вполне вразумительно ответил, что видел эту молодую особу перед самым своим отъездом.
– Она была у вас? – спросила Изабелла.
– Она приехала в Бостон и навестила меня в конторе. Как раз в тот день, когда я получил ваше письмо.
– Вы сказали ей? – спросила с некоторым беспокойством Изабелла.
– Нет, – ответил Каспар просто. – Мне не хотелось. Но скоро она узнает сама. Она всегда все узнает.
– Я напишу ей, и она пришлет письмо, в котором меня разбранит, – проговорила Изабелла, снова пытаясь улыбнуться.
Но Каспар был все так же неумолимо серьезен.
– Думаю, она скоро сама сюда явится.
– Чтобы разбранить меня?
– Этого я не знаю. Она как будто считает, что недостаточно изучила Европу.
– Хорошо, что вы меня предупредили, – сказала Изабелла. – Мне надо к этому заранее подготовиться.
Уставившись в пол, Каспар сидел некоторое время молча; наконец, подняв глаза, он спросил:
– Она знакома с мистером Озмондом?
– Да, немного. Он ей не нравится. Но, разумеется, я не для того выхожу замуж, чтобы доставить удовольствие Генриетте, – добавила она. Бедный Каспар, насколько было бы лучше для него, если бы она чуть больше старалась угодить мисс Стэкпол. Однако этого он не сказал, а лишь спросил, когда предполагается свадьба. Изабелла ответила, что точно еще не знает. – Одно могу сказать – скоро. Я никому пока об этом не говорила, кроме вас и еще… еще старинной приятельницы мистера Озмонда.
– Вы думаете, ваши друзья не одобрят ваш выбор?
– Право, не имею представления. Я уже сказала вам, что не для того выхожу замуж, чтобы доставить удовольствие друзьям.
Он продолжал задавать вопросы – без восклицаний, без комментариев, но и без малейшей деликатности.
– Что из себя представляет мистер Озмонд? Кто он и что он?
– Кто он и что он? Да никто и ничто, просто очень хороший, очень достойный человек, – сказала Изабелла. – Он не занимается коммерцией, не богат, ничем не знаменит.
Вопросы мистера Гудвуда были неприятны ей, но она сказала себе, что ее долг – удовлетворить его по мере сил. Однако бедный Каспар отнюдь не выглядел удовлетворенным; он сидел очень прямо и не сводил с нее глаз.
– Откуда он взялся? Из каких он мест?
Изабеллу еще больше, чем всегда, покоробило от его манеры выговаривать слово «взялся».
– Ниоткуда. Большую часть жизни он провел в Италии.
– Так, что ж, он не знает, в каком городе родился?
– Он забыл. Он уехал оттуда мальчиком.
– И ни разу не возвращался?
– Зачем ему было возвращаться? – спросила, воинственно разгораясь Изабелла. – У него нет там никаких дел!
– Он мог бы поехать туда ради удовольствия. Или ему не по душе Соединенные Штаты?
– Он их не знает. Мистер Озмонд человек очень тихий и скромный: он довольствуется Италией.
– Италией и вами, – докончил Каспар Гудвуд. Он сказал это с мрачной простотой, не имея в виду съязвить. – Что же он такого сделал? вырвалось у него вдруг.
– Чтобы я согласилась выйти за него замуж? Ровным счетом ничего, – ответила Изабелла, ожесточаясь и только поэтому не теряя терпения. – А если бы за ним и числились какие-нибудь подвиги, разве вы смогли бы мне простить? Отступитесь от меня, мистер Гудвуд. Человек, за которого я выхожу замуж, полнейший нуль. Не пытайтесь проникнуться к нему интересом. Вы не сможете.
– Не смогу его оценить, вы это хотели сказать? И сами вы вовсе не считаете, что он нуль, вы считаете, что он светлая, что он незаурядная личность, хотя, кроме вас, никто так не считает.
Румянец на щеках у Изабеллы сделался гуще; она подумала, что собеседник ее выказал немалую проницательность и что страсть, как видно, обостряет все чувства, поскольку раньше она никогда не замечала за ним подобной тонкости.
– Почему вы все время возвращаетесь к тому, что думают другие? Я не могу обсуждать с вами мистера Озмонда.
– Вы правы, – согласился благоразумно Каспар.
Он сидел и смотрел на нее в каком-то беспомощном оцепенении, словно не только это было правдой, но что вообще не осталось ничего, о чем они могли бы друг с другом говорить.
– Видите, как мало вы выиграли! – не замедлила воскликнуть Изабелла. – Как мало я способна вас утешить и успокоить.
– А я на многое и не рассчитывал.
– Не понимаю тогда, зачем вы приехали?
– Приехал потому, что хотел еще раз вас увидеть – пусть даже так.
– Я очень это ценю, но не лучше ли было чуть-чуть подождать, ведь рано или поздно мы все равно бы с вами встретились, встретились бы при обстоятельствах более приятных для нас обоих.
– Подождать, пока вы выйдете замуж? Этого я и не хотел. Вы будете уже другая.
– Не настолько. Вам я по-прежнему буду другом. Вот увидите.
– Тем хуже, – мрачно сказал мистер Гудвуд.
– Как вы несговорчивы! Не могу же я обещать, что невзлюблю вас, только чтобы помочь вам поставить на мне крест.