Я направился в салон на поиски телефона. Я налетал на мебель, искал двери. Случайно я вошел в гардеробную, вышел оттуда. Я старался сориентироваться в этом проклятом шикарном бункере, я перемещался по нему как шарик в игре на терпение, в надежде на то, что судьба смилостивится и направит меня в нужное место.
Я представил себе первый допрос. Я объясню причины моего поступка и психологически оправдаю его.
«— Что стало причиной вашей ярости, мистер Ландлер?
— Она объявила мне, что намерена со мной развестись. Мысль о разводе лишила меня рассудка. Я любил ее.
— А вы уверены, мистер Ландлер, — прошу вас хорошенько подумать, — что это был несчастный случай?»
Если они не согласятся с моей версией неконтролируемого поступка, мне будет предъявлено обвинение в неумышленном убийстве, а возможно, и в заранее подготовленном убийстве. А если полиция докопается до отчета частных детективов? Побегав, словно крыса, по коридорам дома и лестницам, которые вели с одного уровня на другой, я в конце концов отыскал телефонный аппарат. Может быть, позвонить Сииу? Уж он-то меня бы понял. Он любил Энджи, но и опасался ее. Не он ли предупредил меня о грозившей мне опасности? Но поверит ли он мне? Я был иностранцем, который внедрился посредством молниеносной свадьбы в мощную фирму. Будет ли ко мне доверие? Познакомившись с досье агентств, не станет ли он настаивать на том, что я убил Энджи для того, чтобы выгнать его из рая Фергюсонов?
Я потерял много времени, был уже полдень. Тишина сводила меня с ума, издали до меня доносилось жужжание скутеров на воде. А здесь я слышал только свое дыхание. Вернувшись на кухню, я выпил стакан воды, но взгляд, упавший на лежавшую на полу Энджи, заставил меня изрыгнуть жидкость назад. Вода вырывалась изо рта, из ноздрей, я задыхался, мне надо было взять себя в руки, иначе пришлось бы проводить эту ночь в тюрьме. Я представил себе Сэндерса с залитым слезами лицом. Он стал бы долго протирать запотевшие стекла очков и, возможно, внес бы залог, несомненно крупный, для того чтобы добиться моего временного освобождения из-под стражи. А станет ли он платить этот залог?
Я не стал звонить ни Сэндерсу, ни в полицию. Я заключил сам с собой молчаливое соглашение. Я буду бороться и попробую выиграть время. Надо было избавиться от тела Энджи. В прилипшей к спине рубашке я стал осматриваться, представляя при этом, какими заголовками будет освещаться эта драма: «Одна из самых красивых женщин Лос-Анджелеса убита ее французским мужем». Я абсолютно не представлял, как смогу из этого выпутаться. Мне нужно было время, несколько часов или несколько дней… Я подошел к Энджи. Это уже была не женщина, а тело, масса, вещь. Я плакал, но не от печали, а от шока. Я глядел на нее, и она казалась мне огромной, руки были слишком длинными, голова слишком большой. Великаншей. Что теперь делать с телом великанши? Как ее отсюда убрать? И что делать потом? Я стал перебирать в уме возможные варианты. Вернуться одному в Беверли-Хиллз и сказать Филиппу, что Энджи уехала в Кению раньше назначенного срока и одна? Немыслимо. Не возвращаться в Беверли-Хиллз… Энджи, которую все знали как женщину сумасбродную и капризную, могла после нашего разговора уехать внезапно, до наступления условленной даты. Неубедительно. Но на тот момент все объяснения такого рода казались второстепенными, надо было отделаться от трупа.
Где бы ее закопать? Я находился в бункере, вырытом в склоне горы, стены были из гранита и сланца. Наверху был горный массив. Я осмотрел вход, второстепенная дорога по-прежнему была почти безлюдна, узкий бетонный спуск в гараж вделан в скалу. Я находился в заранее запечатанном склепе с трупом в качестве подарка. Унести ее отсюда? Спрягать в машине и куда-нибудь вывезти? Но куда? Окрестности озера были густозаселенными, а леса — редкими. Внизу, рядом с водой, на участки, заставленные передвижными домиками на колесах, и на немногочисленные узкие пляжи толпами прибывали отдыхающие со всех уголков страны. А если дождаться темноты, сбросить тело с террасы и заявить, что это было самоубийством? Тело Энджи может зацепиться за один из многочисленных выступов, и его быстро обнаружат с озера, с какого-нибудь судна. У нее не было причин кончать жизнь самоубийством.
Я потерялся в лабиринте внутренних лестниц, снова прошел через кухню и оказался на террасе. Стул, который убил Энджи, продолжал валяться на полу, я поставил его на место и протер носовым платком.
Я осмотрел пол. Там чудом оказался небольшой кусочек земли. Какая была глубина? Я узнаю это, когда начну копать. Издали никто не мог видеть, что происходит на этом выступе, укрытом неровным склоном горы. Чтобы начать копать, надо было передвинуть стол, этот гранитный жернов. Я должен попытаться. Я начал толкать его, спина моя трещала от усилий, лопатки выворачивались наружу, позвоночник готов был сломаться. Зарытое в землю широкое и плоское основание стола с трудом, но выходило. Я отвоевывал сантиметр за сантиметром. Под столом земля была влажной и мягкой. Я следил за противоположным берегом. Кто-нибудь мог наблюдать за мной из далекого окна с помощью бинокля. Но погода стояла хорошая и солнечные лучи отражались от воды, воздух дрожал. С обеих сторон обзор был затруднен: слева была кухня, а справа — склон горы, поросший елями. Я поднялся к воротам и запер их. Вырвал вилку из розетки управления автоматическим открытием двери в гараж. Стал искать лопату, ведь должен же быть здесь какой-нибудь инструмент. Мне надо было осмотреть все. Проходя через гараж, я увидел на заднем сиденье машины сумочку Энджи и портфель. Я сел на кожаное сиденье, пахнувшее бензином и солнцем, и открыл портфель. Посмотрел на уложенные по-военному документы. Папки с бумагами, доклады по Африке, ее паспорт, ключи, разные записные книжки, конверт с билетами на самолет, организационно-штатная структура предприятия по организации сафари, начиная с генерального директора в Цюрихе и заканчивая наемными работниками в Найроби. В маленьком мешочке были какие-то драгоценности. «Побрякушки, — сказала она мне однажды, — Я всегда ношу их с собой. Мой отец сам нарисовал их эскизы для меня, это уникальные вещи». — «И вы с этим путешествуете?» — «Все застраховано на сумму четыреста тысяч долларов».
Я оставил портфель, сумочку и драгоценности в машине и продолжил поиски лопаты. В конце концов я нашел, что искал, в одном из шкафов для инструментов. Она висела там рядом с секаторами. Взвесил ее на руке, она была достаточно прочной. По пути я закрыл машину, она оставила там вязаное манто — «итальянское от-кутюр», говорила она.
Снова проходя через кухню, я бросил взгляд на накрытое одеялом тело Энджи.
Я начал копать, земля оказалась неподатливой, мне приходилось налегать на лопату, надавливая на нее ногой, затем тщательно собирать кусочки земли вокруг ямы. Я не мог разбрасывать эту драгоценную землю и повредить скалы, а главное, не пачкать их. Проделав невыносимую работу, покрытый потом с головы до ног, я остановился. Яма была достаточно широкой и длинной, чтобы там мог уместиться труп. Я вернулся на кухню, поднял тело жены, которое, как мне тогда показалось, весило несколько тонн. Проходя через дверной проем, я ударил голову Энджи о стальную стойку и пробормотал «извините, извините». Выйдя на террасу, я опустил Энджи Фергюсон в могилу. Мне пришлось слегка согнуть ее колени. Тело уже застывало, понадобилось приложить некоторое усилие. Накрыв ее лицо своим носовым платком, я принялся засыпать тело землей. Тело уже почти исчезло под слоем земли, но тут меня привела в ужас одна мысль. Носовой платок! Неоспоримое доказательство моей вины! Надо было забрать этот платок. Я встал на колени и стал руками разгребать землю. Пальцы мои наткнулись на лоб Энджи, это прикосновение вызвало во мне отвращение. Я схватил платок, отряхнул его и сунул в карман. Затем снова принялся зарывать жену. В самом конце я руками выровнял землю, утрамбовал ее, притоптал сланец, а затем приступил к последнему этапу работы: надо было поставить стол на могилу Энджи. Я добился своего, толкая стол по сантиметру, упираясь в него всем телом, изредка переводя дыхание. Я весь перепачкался, облился потом, страшно устал, но сумел его передвинуть. Стол снова стоял посреди террасы в окружении стульев. Как и раньше.