Но малыш расплакался, тем самым предупредив чужаков об опасности.
Катаной Сайгон — тот, чьими глазами сейчас смотрел Сайгон, — разрубил одного убийцу от ключицы до пояса, а второму отсек кисть руки вместе со ржавым топором.
— Мы останемся здесь. И никто нам не помешает, — заявил он громко, чтобы слышали все.
Тогда старцы решили избавиться от пришлых хитростью. В знак примирения они принесли початую банку сгущённого молока для мальчика и пару жареных крыс для мужчин. Пища была отравлена. Крысами незваные гости побрезговали.
А отведавший сладкого Ункас забился в корчах. Тельце его корёжило и ломало. Яд не убил его, но страшно изуродовал. Сделал из малыша нечто… Нечто… Нечеловеческое. Другое.
Вот тогда меч Сайгона спел скорбную песнь по обитателям Шулявской. Он крошил и сёк, он не жалел никого. Поделка из супермаркета не разрубит поручень, но самурайский меч это сделал запросто.
Он оставил в живых лишь одного старика и его маленького внука, рыжего и вихрастого.
Этому старику Сайгон вручил Ункаса, повелев растить его как родного, ухаживать за ним, исполняя все его прихоти.
— Будет жить мой сын — будет жить и твой внук. — Сайгон увёл с собой рыжего мальца.
…И очнулся.
Вынырнул нз озера, кишащего протеями, пробежал стометровку.
— Это не я, — прошептал он.
— О чём ты, малыш? — Фидель сидел рядом, разминая затёкшую шею.
— Это не я! Не я устроил бойню на Шулявской!
Фидель внимательно посмотрел на Сайгона. Он встал сам и помог подняться Че. Обхватив голову руками, Мышка на коленях раскачивался из стороны в сторону.
Да уж, досталось спасателям. Хорошо хоть, с ногами опять порядок, будто и не было паралича. Разве что лодыжки ноют.
Сайгон пнул хозяина палатки. Тот жалобно заскулил.
— Лектор и Гильза в коме. — Растаман прятал взгляд, будто в том его вина. — Передозировка чаем. Моей аптечкой им не помочь. Такие дела… А всё из-за этого. Только ведь оклемались!
Носок ботинка Че хлёстко приласкал рёбра хозяина палатки.
— Хватит. — Сайгон наклонился к пленнику и вытащил кляп.
Пленник шумно втянул воздух. Сайгон сообразил, что ему нехорошо, и развязал руки, чтобы он воспользовался снадобьем из баллончика.
— Я продал ферму, — сказал Викентий Бенедиктович.
— Что?!
— Я продал ферму, — повторил он. — У меня были долги за лекарство. Без этого спрея я не выжил бы. — Он показал серебристый баллончик и кивнул на трупы на полу. — Его делают… делали… эти двое. Только они знали состав и держали его в секрете.
Трупы запишите на счёт Сайгона. Подобьем баланс на Страшном суде.
— Теперь, когда закончится спрей, я… я обречён.
Надо же, этот урод думает только о себе! Он чуть не отправил на тот свет шестерых, а беспокоит его только астма. Уж так устроен человек, что на прочих ему плевать. Неужели все люди так устроены?
Нет, есть исключения! Некоторые, между прочим, не будем называть имена из скромности, ежедневно рискуют жизнью, чтобы спасти обитателей метро от резни, в том числе таких однозначных подонков, как Викентий Бенедиктович.
— Можно, я убью этого… этого… — Мышка нахлобучил шляпу поверх повязки. Его глаза налились кровью. Дай ему волю, он руками разделает очкарика: вот ошеек, примите вырезку, а это ливер с требухой.
— Нет. — Вперед выступил Фидель.
К изумлению спасателей, он отсыпал из мешочка три десятка жетонов и оставил их на раскладушке:
— Это тебе, приятель. Проживи всё, что тебе осталось, человеком.
Сайгон, Че и Мышка буквально онемели от такого расклада.
— А это… — Фидель отсчитал ещё три десятка кругляшей и положил рядом с предыдущей кучкой. — Это для наших друзей. Брюнета зовут Лектор, а девушку — Гильза. Я тебя очень прошу: сделай всё, чтобы они выжили. И мы будем квиты.
На глазах Викентия Бенедиктовича выступили слёзы.
— Я… Мы… Я ведь так с вами… А вы мне… Я думал, уже все… Вы меня как с креста сняли… Господи… — Воздуха ему хватало не больше чем на пару слов. — Я все, все сделаю. Простите меня… Простите…
— Но если с ними что-то случится до нашего возвращения… — начал было Мышка, но Фидель его одёрнул. И то верно: чем можно испугать мертвеца, минуты которого отмеряны количеством спрея в баллоне?
— Ладно, мужчины, нам пора. — Фидель поднял полог палатки, вглядываясь в темноту. — Нас ждут великие дела.
Его остановил возглас хозяина:
— Стойте! Вы что?! Дождитесь утра. Нельзя выходить из палатки. Любого, кто окажется ночью на платформе, разрешено использовать как подопытного кролика. Сунетесь наружу — и на вас объявят охоту!
Интеллигенция, блин.
* * *
Местная система отсчёта не совпадала со святошинской, но утро таки наступило — дежурный электрик врубил освещение станции.
Провожаемые плотоядными взглядами учёных, спасатели покинули Университет. Сайгону казалось, что его препарируют живьём, рассовывая органы по банкам со спиртом.
— И чем эти яйцеголовые лучше каннибалов?
Фидель молча пожал плечами. Да Сайгон и не ждал ответа на свой вопрос.
— И этих сволочей ты хочешь спасти от резни за свободную землю? — Он преградил Фиделю дорогу и ткнул ему пальцем в грудь. — Этих, да?!
— Этих. — Команданте играючи оттолкнул святошинца. — Этих. А кого ж ещё? У нас что, есть другие? Да, они сволочи! Да, они ничуть не лучше людоедов и бандитов с Вокзальной! Но ведь твой партнёр предупредил нас об опасности. А мог бы промолчать, верно? Избавился бы от нас вмиг и забрал бы себе все твои жетоны. А потом продал бы Лектора и Гильзу. Но предупредил. Ты понимаешь, малыш? Не такая он и сволочь. Не всё потеряно, его можно спасти. И других тоже. Лучше, хуже — всех спасти. Понимаешь?
Сайгон неуверенно кивнул.
— Добро и зло. Иногда очень сложно отличить одно от другого. — Фидель поправил на спине рюкзак, набитый взрывчаткой.
А Сайгон вдруг вспомнил перевозчика, который хотел скормить пассажиров протеям, потому что иначе мутанты отправились бы на станции в поисках пропитания. Лектор вот тоже намеревался отужинать Серёжей Кимом, а потом рисковал жизнью, чтобы вытащить его из тюрьмы на Нивках… Прав Фидель: зло в метро очень тяжело отличить от добра.
А ты, Сайгон? Ты добрый или злой?
Нет ответа.
Фидель тронул его за плечо:
— Малыш, не печалься. Один умник как-то сказал, что будет делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать. Я не люблю умников. Но, чёрт побери, верно подмечено!
Красный, советский ещё, флаг у входа на станцию смутил не только Сайгона.