Тэмми двинулась дальше, виляя задом, ее штивало с одного края тротуара на другой. В Голливуде машины бы причаливали к бровке, черные исполняли бы увертюры, Тэмми били бы клинья, пели серенады, устраивали овации. Нью-Йорк не таков: он истаскан, изможден и презирает плоть.

Мы зашли в черный район. Они наблюдали, как мы проходим мимо: рыжая девчонка с длинными волосами, обдолбанная, и пожилой парень с сединой в бороде, устало идущий следом. Я косился на них – они сидели на своих приступках; хорошие лица. Они мне нравились. Мне они нравились больше, чем она.

Я тащился за Тэмми по улице. Потом нам попался мебельный магазин. Перед ним на тротуаре стояло сломанное конторское кресло. Тэмми к нему подошла и остановилась, уставилась на него. Как загипнотизированная. Не отрываясь, она смотрела на это конторское кресло. Трогала его пальчиком. Шли минуты. Потом она в него села.

– Послушай, – сказал я ей, – я пошел в гостиницу. А ты делай, что хочешь.

Тэмми даже головы не подняла. Она возила руками взад и вперед по подлокотникам. Она пребывала в собственном мире. Я развернулся и ушел в «Челси».

Я взял пива и поехал наверх в лифте. Разделся, принял душ, привалил пару подушек к изголовью кровати и лег, потягивая пиво. Чтения принижали меня. Высасывали душу. Я закончил одно пиво и принялся за другое. Чтения иногда приносили пушнину. Рок-звезды получали свою долю пушнины; удачливые боксеры – тоже; великим тореадорам доставались девственницы. Почему-то лишь тореадоры хоть немного этого заслуживали.

В дверь постучали. Я встал и на щелочку приоткрыл. Тэмми. Она толкнула дверь и вошла.

– Я нашла эту грязную жидовскую морду. За рецепт он хотел двенадцать долларов! А на побережье всего шесть. Я ему сказала, что у меня только шесть баксов. Ему насрать. Поганый жид гарлемский! Можно мне пива?

Тэмми взяла пиво и села на окно, свесив одну ногу и высунув одну руку. Другая нога оставалась внутри, а рукой она держалась за поднятую раму.

– Я хочу посмотреть статую Свободы. Я хочу увидеть Кони-Айленд! – заявила она.

Я взял себе новое пиво.

– Ох, как здесь славно! Славно и прохладно. Тэмми высунулась из окошка, засмотревшись. Потом заорала.

Рука, которая держалась за раму, соскользнула. Я видел, как большая часть ее тела исчезла за окном. Потом появилась вновь. Тэмми каким-то образом снова втянула себя внутрь и обалдело уселась на подоконник.

– Еще б чуть-чуть, – сказал я. – Хорошее бы стихотворение получилось. Я терял много женщин и по-разному, но это что-то новенькое.

Тэмми подошла к кровати. Растянулась на ней лицом вниз. Я понял, что она до сих пор обдолбана. Затем она скатилась с постели и приземлилась прямо на спину. Она не шевелилась. Я подошел, поднял ее и снова положил на кровать. Схватил за волосы и злобно поцеловал.

– Эй… Че ты делаешь?

Я вспомнил, как она обещала мне дать. Перекатил ее на живот, задрал платье, стянул трусики. Влез на нее и всадил, стараясь нащупать пизду. Я все тыкал и тыкал. Потом вправил внутрь. Я проскальзывал все глубже. Я имел ее как надо. Она еле слышно похныкивала. Зазвонил телефон. Я вытащил, встал и ответил. Звонил Гэри Бенсон.

– Я еду с магнитофоном брать интервью для радио.

– Когда?

– Минут через сорок пять.

Я положил трубку и вернулся к Тэмми. Я по-прежнему был тверд. Схватил ее за волосы, впечатал еще один яростный поцелуй. Глаза у нее были закрыты, рот безжизнен. Я снова ее оседлал. Снаружи сидели на пожарных лестницах. Когда солнце спускалось и появлялась кое-какая тень, они выходили остудиться. Люди Нью-Йорка сидели там, пили пиво, содовую, воду со льдом. Терпели и курили сигареты. Оставаться в живых – уже победа. Они украшали свои пожарные лестницы растениями. Им хватало и того, что есть.

Я устремился прямиком к сердцевине Тэмми. По-собачьи. Собаки знают, что почем. Я месил без роздыху. Хорошо, что я вырвался с почтамта. Я раскачивал и лупил ее тело. Несмотря на колеса, она пыталась что-то сказать.

– Хэнк… – говорила она.

И вот я кончил, затем отдохнул на ней. Мы оба истекали пóтом. Я скатился, встал, разделся и пошел в душ. Снова я выеб эту рыжую, на 32 года моложе меня. В дýше мне стало превосходно. Я намеревался жить до 80, чтоб ебать 18-летнюю девчонку. Кондиционер не работал, но работал душ. Мне в самом деле хорошо. Я готов к интервью для радио.

65

Дома в Лос-Анджелесе мне выдалась почти неделя покоя. А потом зазвонил телефон. Владелец ночного клуба на Манхэттен-Бич, Марти Сиверз. Я уже читал там пару раз. Клуб назывался «Чмок-Хай».

– Чинаски, я хочу, чтобы ты почитал у меня в следующую пятницу. Сможешь заработать долларов четыреста пятьдесят.

– Хорошо.

Там играли рок-группы. Публика отличалась от колледжей. Они были такими же несносными, как я, и мы материли друг друга между стихами. Вот такая публика по мне.

– Чинаски, – сказал Марти, – ты думаешь, беды с бабами только у тебя. Давай я тебе расскажу. Та, которая у меня сейчас, умеет как-то с окнами и жалюзи. Сплю это я, а она возникает в спальне в три-четыре часа утра. Трясет меня. Пугает до усрачки. Стоит и говорит: «Я просто хотела убедиться, что ты спишь один!»

– Батюшки-светы.

– А в другую ночь сижу это я, и тут стучат. Я знаю, что это она. Открываю дверь – а ее там нет. Одиннадцать вечера, я в одних трусах. Я выпивал, я начинаю волноваться. Выбегаю наружу в одних трусах. А на день рождения я надарил ей платьев на 400 долларов. И вот я выбегаю, а все эти платья – вот они, на крыше моей новой машины, и они в огне, они горят! Подбегаю сдернуть их оттуда, а она выскакивает из-за куста и начинает орать. Выглядывают соседи – а я там такой, в одних трусах, обжигаю руки, хватая с крыши платья.

– На одну из моих похоже, – сказал я.

– Ладно, значит, я прикинул, что у нас все кончено. Сижу тут через две ночи, надо было в клубе тогда подежурить, поэтому я сижу в три часа ночи, пьяный, и опять в одних трусах. В дверь стучат. Ее стуком. Открываю, а ее опять нет. Выхожу к машине, а она снова платья в бензине вымочила и подожгла. В тот раз-то припрятала кое-что. Только сейчас они горят уже на капоте. Она откуда-то выскакивает и начинает вопить. Соседи выглядывают. Я там опять в одних трусах, скидываю горящие платья с капота.

– Здорово. Жалко, не со мной случилось.

– Видел бы ты мою новую машину. Краска волдырями пошла по всему капоту и крыше.

– А сейчас она где?

– Мы опять вместе. Она приехать должна через тридцать минут. Так можно тебя на чтения записать?

– Конечно.

– Ты покруче рок-групп. Я никогда ничего подобного не видел. Хорошо бы тебя сюда заманивать вечерами каждую пятницу и субботу.

– Ничего не выйдет, Марти. Одну и ту же песню можно крутить и крутить, а стихи им только новые подавай.