— Дай мне эти пятнадцать долларов.
— Ах, черт возьми, Гарри!
— Слушай, кто-то должен удерживать этот корабль на плаву. Ты этого делать не будешь, мы с тобой это знаем.
— Видит бог, Гарри, я уже с ума схожу. Пока тебя не было, я каждое утро искала работу. И ни черта не нашла.
— Дай мне эти пятнадцать долларов.
Мэдж взяла свою сумочку и заглянула в нее.
— Слушай, Гарри, оставь мне денег на бутылку вина, эта уже почти пустая. Я хочу отпраздновать твое возвращение.
— Не сомневаюсь, Мэдж.
Порывшись в сумочке, она протянула мне десятку и четыре купюры по одному доллару. Я выхватил сумочку, перевернул и высыпал содержимое на кушетку. Вывалилось все ее дерьмо. Плюс мелочь, маленькая бутылочка портвейна, долларовая купюра и еще одна, пятидолларовая. Мэдж потянулась за пятеркой, но я опередил ее, выпрямился и влепил ей затрещину.
— Ах ты, ублюдок! Как был прижимистым сукиным сыном, так и остался!
— Ага, именно поэтому я и не умер.
— Опять ты меня ударил, я ухожу.
— Ты же знаешь, детка, что мне не нравится тебя бить.
— Ага, меня-то ты бьешь, а мужчину ни за что не ударишь.
— При чем тут это, черт подери?
Я взял пятерку, снова спустился по лестнице.
Гараж был за углом. Когда я вошел на стоянку, японец красил новую решетку в серебристый цвет. Я остановился рядом.
— Господи, да у вас выйдет похлеще Рембрандта, — сказал я ему.
— Это ваша машина, мистер?
— Ага. Сколько с меня?
— Семьдесят пять долларов.
— Что?
— Семьдесят пять долларов. Ее сюда пригнала дама.
— Ее сюда пригнала шлюха. А теперь слушайте. На семьдесят пять долларов вся машина не тянула. И до сих пор не тянет. Вы же эту решетку за пятерку на свалке купили.
— Слушайте, мистер, дама сказала…
— Кто?
— Ну, та женщина…
— Я за нее не отвечаю, старина. Я только что вышел из больницы. Так вот, я заплачу вам сколько смогу и когда смогу, но пока что я не работаю, а чтобы устроиться на работу, мне нужна эта машина. Она нужна мне прямо сейчас. Если устроюсь на работу, смогу расплатиться. Если не устроюсь, не смогу. Но если вы мне не верите, вам придется оставить машину у себя. Я отдам вам права. Вы знаете, где я живу. Если хотите, я схожу домой и принесу их.
— Сколько вы можете дать мне сейчас?
— Пятерку.
— Маловато.
— Я же сказал, что только что вышел из больницы. Как найду работу, смогу расплатиться. Либо такой вариант, либо машина остается у вас.
— Ладно, — сказал он, — я вам верю. Давайте свою пятерку.
— Вы даже не представляете, как много мне пришлось потрудиться за эти пять долларов.
— Что вы имеете в виду?
— А, пустяки.
Он взял пятерку, а я взял машину. Она завелась. В ней даже оказалось полбака бензина. Ни масло, ни вода меня не волновали. Пару раз я объехал квартал, чтобы вновь почувствовать себя уверенно за рулем. Уверенность пришла. Потом я подъехал к винному магазину.
— Гарри! — сказал старикан в грязном белом переднике.
— Ах, Гарри! — сказала его жена.
— Где ты пропадал? — спросил старикан в грязном белом переднике.
— В Аризоне. Проворачивал одну земельную сделку.
— Видишь, Сол, — сказала старушенция, — я всегда говорила, что он парень толковый. Котелок у него явно варит.
— Так вот, — сказал я, — мне нужны две шестерные упаковки бутылочного «Миллера», в долг.
— Нет, подожди минутку, — сказал старикан.
— В чем дело? Я что, не всегда отдаю долги? Что за чушь?
— Да нет, Гарри, к тебе никаких претензий. Все дело в ней. Она задолжала уже… сейчас посмотрю… тринадцать семьдесят пять.
— Тринадцать семьдесят пять? Это пустяки. Я был должен двадцать восемь зеленых, и то расплатился, верно?
— Да, Гарри, но…
— Что — но? Хочешь, чтоб я раздобыл пиво в другом месте? Хочешь, чтоб я позабыл о долге? После стольких лет ты не доверяешь мне две паршивые упаковки?
— Ладно, Гарри, — сказал старикан.
— Отлично, бросай их в пакет. А заодно пачку «Пэлл-Мэлла» и две «Датч мастер».
— Хорошо, Гарри, хорошо…
Потом я опять поднимался по лестнице. Я ее одолел.
— Ах, Гарри, ты принес пива! Не пей его, Гарри. Я не хочу, чтобы ты умер, малыш!
— Наверняка не хочешь, Мэдж. Но медики ни бельмеса в своем деле не смыслят. Открой-ка мне пивка. Я устал. Перетрудился. А ведь я только два часа как выписался.
Мэдж вернулась в комнату с пивом и стаканом вина для себя. Она надела туфли на шпильках и села, высоко скрестив ноги. Она по-прежнему была неподражаема. В том, что касалось тела.
— Ты забрал машину?
— Ага.
— Правда, этот япошка — славный малый?
— Куда он денется!
— В каком смысле? Разве он не починил машину?
— Починил. Он же славный малый. Он здесь бывал?
— Гарри, перестань болтать чепуху! Я с япошками не ебусь!
Она встала. Животик у нее был по-прежнему плоский. Бедра, ляжки, жопа — все в полном ажуре. Ну и шлюха! Я отхлебнул полбутылки пива, подошел к ней.
— Ты же знаешь, что я по тебе с ума схожу, Мэдж, малышка моя, я за тебя и убить могу, ты же знаешь.
Я подошел к ней вплотную. Она слабо мне улыбнулась. Я отшвырнул свою пивную бутылку, потом взял у нее из руки стакан вина и осушил его. Впервые за долгое время я чувствовал себя нормальным человеком. Мы стояли очень близко друг к другу. Она поджала свои жгучие алые губки. Потом я толкнул ее, сильно, двумя руками. Она упала на кушетку, навзничь.
— Шлюха! Ты и вправду задолжала Голдбарту тринадцать семьдесят пять?
— Не знаю.
Подол у нее задрался, полностью открыв ноги.
— Шлюха!
— Не называй меня шлюхой!
— Тринадцать семьдесят пять!
— Понятия не имею, о чем ты!
Я взгромоздился на нее, запрокинул ей голову и принялся ее целовать, щупая груди, ноги, бедра. Она плакала.
— Не… называй меня… шлюхой… не надо… Ты же знаешь, я люблю тебя, Гарри!
Потом я вскочил и встал посреди ковра.
— Эх, детка, как я тебе сейчас засажу!
Мэдж только рассмеялась.
Тогда я подошел к ней, взял ее на руки, отнес в спальню и бросил на кровать.