У маленькой Полли Фицпатрик больше не будет правой руки. Она правша? Вероятно. Большинство людей правши. Джейни была левшой. Одна из монашек пыталась заставить ее писать правой, и Эд пошел в школу и сказал: «При всем моем к вам уважении, сестра, кто, по-вашему, сделал ее левшой? Бог! Так что оставьте ее в покое».
Рейчел нажала кнопку.
– Алло? – К телефону подошли куда быстрее, чем она того ожидала.
– Лорен! – приветствовала невестку Рейчел.
– Рейчел. Роб как раз уже выходит из душа, – сообщила Лорен. – Все в порядке?
– Я понимаю, что уже поздно, – начала Рейчел, хотя даже не посмотрела на часы. – Вы и так вчера были со мной весь день, и мне не следовало бы так навязываться, но я тут подумала: нельзя ли мне переночевать у вас? Только сегодня. Почему-то, сама не знаю почему, я никак не могу…
– Конечно можно, – отозвалась Лорен и вдруг закричала: – Роб!
До Рейчел донесся рокот его низкого голоса на заднем плане.
– Съезди за своей матерью, – велела ему Лорен.
Бедняга Роб. Подкаблучник, как сказал бы Эд.
– Нет-нет, – возразила Рейчел. – Он только что из душа. Я сама приеду.
– Ни в коем случае, – отрезала Лорен. – Он уже едет. Он был ничем не занят! Я постелю вам на диване. Он удивительно удобный! Джейкоб так обрадуется, когда увидит вас завтра утром. Жду не дождусь, когда увижу его лицо.
– Спасибо, – отозвалась Рейчел.
Внезапно ей сделалось тепло и сонно, как будто ее накрыли одеялом.
– Лорен? – окликнула она невестку, прежде чем повесить трубку. – А у вас не осталось еще этих макарони? Вроде тех, которыми ты угостила меня вечером в понедельник? Они были божественны. Просто божественны.
Промелькнула кратчайшая пауза.
– Вообще-то, остались, – ответила Лорен, и голос ее дрогнул. – Мы можем выпить с ними чая.
Тесс разбудил шум ливня. Было еще темно – около пяти утра, как она предположила. Уилл лежал на боку рядом с ней, повернувшись лицом к стене и тихо похрапывая. Его вид, запах, все ее ощущения рядом с ним были так знакомы и привычны. События прошедшей недели казались совершенно недостоверными.
Она могла бы прогнать Уилла на диван, но тогда ей пришлось бы отвечать на вопросы Лиама. Он и так уже слишком хорошо понимал, что все не вполне в порядке. Вчера за ужином она заметила, что взгляд сына постоянно мечется от нее к Уиллу и обратно, отслеживая их разговор. Вид его настороженного личика разбивал ей сердце и переполнял таким гневом на Уилла, что она с трудом могла смотреть на мужа.
Тесс чуть отодвинулась, чтобы не касаться Уилла. Как удобно, что она обзавелась собственной постыдной тайной. Это помогало ей совладать с дыханием во время внезапных приступов ярости. Он подвел ее. Она в ответ подвела его.
Может, их обоих охватило какое-то временное помрачение ума? В конце концов, это подходящее оправдание для убийц, так почему бы и не для ссорящихся супругов? Брак как форма безумия, любовь, постоянно колеблющаяся на грани раздражения.
Коннор сейчас, скорее всего, спит в уютной квартире, пахнущей чесноком и стиральным порошком, уже начиная жить дальше и забывая о ней во второй раз. Ругал ли он себя за то, что снова повелся на эту никудышную, бессердечную женщину? И зачем она изображает героя песни в стиле кантри? Должно быть, чтобы смягчить впечатление, чтобы ее образ казался нежным и печальным, а не распутным. Она подозревала, что Коннору нравится музыка кантри, но, возможно, сама это придумала, перепутав его с другим бывшим. Она толком его и не знала.
Уилл терпеть не мог кантри.
Вот почему им с Коннором так хорошо было вместе, потому что, по сути, они были чужими друг другу. Из-за этого все – их тела, их личности, их чувства – как будто делалось четче. Логики в этом нет, но чем лучше ты кого-то знаешь, тем больше смазывается его образ. Факты накапливаются, а человек исчезает. Куда интереснее гадать, нравится ли кому-то музыка кантри, чем знать это наверняка.
Сколько раз они с Уиллом занимались любовью – тысячу, должно быть? По меньшей мере. Она начала было подсчитывать, но от усталости бросила. Дождь усилился, как будто кто-то прибавил звук. Лиаму придется охотиться на пасхальные яйца под зонтом и в резиновых сапогах. Наверняка на ее памяти на Пасху и прежде случался дождь, но все ее воспоминания заполняли солнечные блики и голубое небо, как будто сейчас было первое дождливое пасхальное воскресенье в ее жизни.
Лиама дождь не расстроит. Вероятно, даже подогреет восторг. Она и Уилл переглянутся и засмеются, а потом поспешно отведут глаза и оба задумаются о Фелисити и о том, как им непривычно без нее. Справятся ли они? Сумеют ли все наладить ради одного чудесного шестилетнего мальчика?
Тесс закрыла глаза и перекатилась на бок, спиной к Уиллу.
«Возможно, мама была права, – подумала она смутно. – Все дело в нашем самолюбии».
Ей казалось, она вот-вот поймет нечто важное. Можно влюбляться в новых людей, а можно набраться мужества и скромности, чтобы содрать с себя какой-то жизненно важный слой, открыв друг другу совершенно иной уровень «самости», куда более глубокий, чем любимая музыка. Похоже, все на свете слишком много внимания уделяют гордости из самозащиты, чтобы по-настоящему обнажить душу перед близкими. Проще притвориться, будто больше узнавать и нечего, остановиться на беззаботном товариществе. Подлинная близость с супругом почти смущает: разве можно сначала наблюдать, как кто-то ковыряется в зубах, а потом делиться с ним глубочайшими переживаниями или зауряднейшими страхами? Такого рода вещи проще обсуждать до того, как вы начали пользоваться одной ванной и банковским счетом и спорить, куда класть сковороду в посудомоечной машине. Но теперь, когда это все же произошло, им с Уиллом не остается иного выбора – иначе они возненавидят друг друга за то, чем пожертвовали ради Лиама.
И возможно, они уже приступили к делу, когда вчера вечером обменялись рассказами о плеши и школьных викторинах. Ее в равной мере одолевали веселье и нежность при попытке вообразить, как изменился в лице Уилл, когда парикмахер показала ему в зеркале его затылок.
Компас, присланный отцом, лежал на тумбочке у кровати. Тесс задумалась, что сталось бы с браком ее родителей, если бы они решили остаться вместе ради нее. Если бы они действительно попытались из любви к ней, могло бы у них что-то получиться? Вероятно, нет. Но она была убеждена, что счастье Лиама – самая веская причина на свете для того, чтобы они с Уиллом сейчас были здесь.
Она вспомнила слова Уилла о том, что он хотел бы раздавить ее паука. Убить его.
Возможно, он здесь не только ради Лиама.
Возможно, она тоже.
Ветер выл, и стекла в окне спальни дребезжали. В комнате как будто резко похолодало, и Тесс внезапно страшно замерзла. Слава богу, Лиам лег спать в теплой пижаме, и она накрыла его вторым одеялом, иначе пришлось бы вставать и по холоду идти его проведывать. Она подкатилась к Уиллу и всем телом прижалась к его спине. Тепло принесло блаженное облегчение, и она начала соскальзывать обратно в сон, но вместе с тем случайно, машинально, прижалась губами к его загривку. Уилл заворочался и протянул назад руку, чтобы погладить ее по бедру, и вот, не принимая никаких решений, не задавая вопросов, они уже занимались любовью – тихой, сонной, семейной любовью, и каждое движение было приятным, простым и знакомым, хотя обычно они при этом не плакали.