В вагончиках-прицепах восседали утомленные туристы, в основном – китайцы в одинаковых белых или желтых бейсболках.
Рядом присели какие-то девчушки. Подергали меня за рукав.
Вытащил наушники. На автомате спросил по-русски: «Чего надо?»
«Хэлоу! Be а ю фром?»
Было скучно. Не отмахнулся, как обычно. Решил поддержать беседу.
Поговорили по-английски о погоде, о Шанхае. О том, о сем. Вдруг слышу совершенно неожиданный вопрос. Не «как насчет пойти пройтись, погулять, попить чаю?» и не «умеешь ли ты есть палочками?».
Вопрос был такой: «А ю спешиал олимпиан?»
Безо всякой издевки, на полном серьезе меня спросили, не участник ли я Специальной Олимпиады для умственно неполноценных людей.
Обычно я к китайской непосредственности отношусь спокойно, но тут возмутился: «Это почему вы так решили?»
Девчонки беззаботно ответили: «Ну… ты похож на спортсмена».
Удивился еще пуще: «На специального?!»
Заминка. Переглянулись: «Ну, в общем, да. А что?»
Наверное, они были правы. Моя жизнь в Шанхае убедит кого угодно – перед вами законченный даун. Городской сумасшедший. Юродивый с перегаром. Вечно молодой, вечно пьяный.
Девчонки о моих подвигах не знали, но в силу профессии легко прочли по лицу: этот дядя – дебил, взять с него денег не получится.
Ушли, не попрощавшись.
Конечно, дядя – дебил.
Я вспоминаю о втором «фуфырике», спрятанном в кармане.
Достаю, сворачиваю пробку.
Вкуса почти не чувствую, только щиплет язык слегка.
– Гуд? – спрашивает один из соотечественников.
Молча, киваю, предпочитая оставаться иностранцем.
Хотя куда лучше – быть идиотом. Это возвышенней.
Сейчас я настроен именно так: быть идиотом – благородно, жертвенно, почетно. И в то же время – исключительно выгодно и приятно.
Лицо мое сейчас, должно быть, выглядит благодушно-счастливым от грамотно сделанной алкогольной врезки. Главное теперь – не пугаться и не останавливаться, иначе срубит в самый неподходящий момент. Я уже просыпался то возле бамбуковых кустов у дома, то под сводом эстакады среди картонок, сломанных зонтиков и разодранных автомобильных кресел.
Слава богу, об этом никто не знает.
В голове, слегка онемевшей, точно по ней хорошенько вмазали доской, вяло, как пойманный карась в ведре, плавает слово «идиот».
Идиот, идиот.
Идиот…
Я люблю читать про идиотов. Особенно про ненастоящих, вымышленных. Мне нравится их придуманная жизнь. Она полна приключений, смысла, тайн и загадок. Идиотов – бумажных, литературных, обаятельных и счастливых – придумывают, как правило, тяжелобольные писатели. Припадочный Достоевский, распухший от пьянства Гашек…
Когда я еще не бросил читать книги, моим любимым идиотом был Форрест Гамп, потеснивший и князя Мышкина и бравого солдата Швейка.
Фильм я смотрел много раз, игра Тома Хэнкса завораживала. По этому фильму я учил английский. Но даже не догадывался, что он был снят по мотивам книги. Может, об этом и написано в титрах, да кто же их читает.
Однажды ранним утром я шел в круглосуточный магазин. Пахло порохом. Под ногами шуршали ошметки красной бумаги. Их было много – как если собрать осенью все кленовые листья в московском парке, измельчить их бумагорезкой, разбросать по округе… Во дворах время от времени гулко ухало, взрывалось и грохотало. В пепельном зимнем небе носились обезумевшие от страха редкие птицы. Было сыро и безлюдно. Дворники в синих спецовках невозмутимо сгребали мусор в кучи. Обшарпанные жалюзи закрытых магазинов наводили тоску. Никакого движения, даже велосипедного. Типичное утро наступившего китайского Нового года – Праздника весны.
В магазин я шел прикупить пяток чаедань – «ароматных чайных яиц». Обычные куриные яйца, сваренные вкрутую в невообразимо темной жидкости вместо простой воды. Скорлупа на них всегда почему-то давленая, но зато чистить удобно. Варят их прямо в магазинах, возле кассы, в больших кастрюлях. Яйца получаются разных оттенков – от нежного «кофе с молоком» до «дерьмо человека, сожравшего пару пачек активированного угля». Несколько лет я горделиво воздерживался от этого стремного для русского человека продукта. Потом открыл, что ими замечательно закусывать байцзю, вполне съедобная вещь.
Чем ближе подходил к магазину, тем отчетливей ощущал запах гари, даже сквозь затянувшую весь город пороховую дымку. Магазинчик, кажется, сгорел… Но нет, магазин был цел и почти невредим, только немного обуглилась стена с внешней стороны, да лопнула от жара витрина. А вот товары рикши-книготорговца, которые тот на ночь оставлял рядом, накрыв брезентом, сгорели напрочь. Скорее всего, петарда – размером с танковый снаряд – во время полночной вакханалии влетела прямо туда. Всю ночь грохотало так, что в квартире не было слышно телевизора, даже если врубить его на полную громкость. Весь Шанхай в эту ночь был похож, если взглянуть на него с высоты птичьего полета, на огромное электронное плато в искрах коротких замыканий.
Рикша стоял возле обугленной кучи и грустно разглядывал трехколесный велосипед, служивший ему складом, магазином и транспортом. Черные колеса драндулета, беззащитно-голые, без шин, выглядели совсем непразднично.
Увидев меня, рикша печально кивнул на пепелище.
Мне вдруг стало его пронзительно жаль. Накатила сентиментальная грусть, как бывает с глубокого и безнадежного похмелья, когда готов разрыдаться от любой мелочи…
У ног погорельца ютился большой пакет с новым товаром, но разложить его теперь было негде. На самом верху пакета я увидел знакомую картинку – на скамейке, спиной к зрителю, сидит человек с чемоданом.
Удивился. Вытащил тонкую книжицу из пакета, открыл.
«Я вам так скажу: жизнь идиота – не коробка конфет… Я был идиотом с рождения… Но я склонен думать о себе как о полудурке, или что-то типа того, но все же не как об идиоте – ведь когда люди думают об идиоте, они представляют себе таких монголоидов, у которых глаза в кучу, отчего они похожи на китаез, и которые пускают слюни и теребят себя постоянно за кое-что…»
Запросил рикша за книгу двадцатку. В порыве еще не отпустившей меня жалости я дал ему стольник, едва убедив оставить сдачу себе – рикша никак не мог понять почему.
Я забыл, куда шел и зачем. Развернулся и отправился домой. В радостном, почти детском предвкушении.
Книжный Форрест оказался мне куда более близким, чем киношный. Да и внешне у нас много было общего: по книге, еще в школе он уже был здоровяком, ростом под два метра. И тоже бывал в Китае. Не просто приехал погостить, но умудрился плодотворно провести время – спасти жизнь самому Мао и подружиться с ним.
О том, что этот идиот умел любить – глубоко и верно, я стараюсь не думать.