– Я спокойно отношусь к маленьким детям, – сказала она.
Артем пожал плечами и тоже принял все как должное. У Елены была спокойная, четко спланированная жизнь, и она не собиралась ее менять ради кого бы то ни было. Даже ради Артема. Она предлагала ему совместное проживание без тех обязательств, которые предполагает семья. Он был волен согласиться или нет. Он согласился. Елена была красива, умна. Самодостаточная, беспроблемная женщина. Артем долго не мог для себя подобрать определение – почему он живет именно с ней, пока наконец слово не всплыло само – ему с ней было удобно.
Только в свой дом на берегу моря он перестал ездить. Елене этот дом не понравился – она предпочитала отели. Городок ей тоже не понравился, к тому же она считала идиотизмом каждый год ездить в одно и то же место, когда вокруг столько других. Да и Артема туда уже совсем не тянуло. Именно Елена предложила дом сдавать – друзьям, знакомым – не пускать пожить, как делал Артем, а именно сдавать.
– Как я могу брать деньги с друзей? – удивился он.
– Элементарно, – спокойно ответила она. – Не захотят одни, найдутся другие.
Она оказалась права – друзья друзей, знакомые знакомых друзей готовы были заплатить за проживание. Анжела составляла график приездов-заездов, убирала и следила за домом. С Артемом они давно не виделись – разговаривали по телефону. Летом дом не пустовал никогда.
Вот что по-настоящему удивляло Артема, так это отношения Анжелы и Леси. Он так и не смог понять, что случилось, – после так называемого развода Леся уехала жить к маме и, это он знал совершенно точно, Анжеле даже не звонила. Домработница тоже вычеркнула Лесю из жизни, и не только Лесю, но и Катюшу. Даже не заикалась о них. Как будто и не было тех месяцев и этих людей. Впрочем, разбираться в женской мотивации Артем не собирался. Так – значит, так.
* * *
В дом на море переселился Димка. Он вообще-то был врачом. Педиатром, и очень хорошим. Работал в поликлинике, ездил по частным клиентам, недостатка в которых не испытывал. От одного его вида замученным, уставшим, взволнованным мамам становилось легче. Он не был красавцем, но от него веяло такой уверенностью, таким спокойствием, что в него влюблялись моментально – как в человека, как в доктора. Высокий, с сильными, но мягкими и нежными пальцами, тихим бархатным голосом, Димка приходил в дом и «разводил беду руками». Дети его обожали и совершенно не боялись.
– Сейчас как сделаю укол в попу! – хмурил брови Димка, и ребенок заходился счастливым смехом.
Он рисовал зеленкой смешные мордочки или цветочки на коленке больного. Из шпателя мог соорудить мачту на бумажном кораблике. Заодно лечил маму, бабушку и всех, кто был в доме. Снижал давление, давал телефон хорошего гинеколога, прописывал крапиву, чтобы росли волосы, и витамины «от усталости» – так, между делом. Главным делом своей жизни, которое любил больше всего на свете.
У него, помимо знаний и опыта, был несомненный дар. Уже заходя в квартиру, моя руки в ванной, он знал, чувствовал – по запаху, атмосфере, – чем болен ребенок и что нужно делать. Даже в поликлинике на приеме он через стену ощущал детей, сидящих на банкетке под дверью кабинета, – у кого ринит, у кого температура…
Его любили не только за дело, но и за слово – он умел рассмешить и всегда радовался, когда у мамы с застывшим в глазах страхом медленно, очень медленно трогались в улыбке уголки рта. Он был блестящим пародистом – голосом Фаины Раневской читал нудный диагноз, голосом Михаила Боярского диктовал схему приема лекарства. Его любили. Его нельзя было не любить. Он держал хохочущего ребенка за ногу вверх ногами, чтобы пересчитать зубы. Он ползал под столом и надувал воздушные шарики. Он никогда не приходил в дом с пустыми руками – шоколадки, конфетки, жвачки, яблоки. В его руках они становились волшебными, исцеляющими.
Он не помнил, как зовут мам, но помнил имена детей и последний поставленный диагноз. Даже если ему звонили через год – мама представлялась, называла фамилию…
– Как зовут ребенка? – спрашивал Димка.
– Миша, – отвечала мама.
И Димка тут же вспоминал, что год назад Мише было четыре года и три месяца и у него была ангина.
Димка не был женат, у него не было детей, но благодаря пациентам ему казалось, что у него много жен и много детей. Он был из тех мужчин, кто разбирается в женской физиологии. Женщины ему рассказывали то, что никогда не рассказали бы даже мужу, – про спайки, боли при половой близости, депрессию, даже отчаяние. В него влюблялись. Тайно и явно. Его соблазняли. Невольно и сознательно. Димка умел держать дистанцию. У него было еще одно ценное качество – он не умел обижать женщин. Даже отказывал так, что женщины воспринимали отказ как комплимент.
* * *
Он сидел в кабинете и уже с утра чувствовал – должно что-то случиться. Но на приеме было мало народу – обычный осенний вирус. Димка не понимал, почему ерзает на стуле и почему ему так неспокойно. Когда она вошла в кабинет, он впервые в жизни не знал, что сказать. Впервые в жизни он обратил внимание сначала на мать, а потом на ребенка.
Худенькая, почти девочка. Она смотрела так… Димка никогда не видел такого взгляда. Он видел много мам с огромными, расширенными от ужаса зрачками. Видел много красавиц и не красавиц. Он не мог объяснить, какая она. Ей было страшно – он это чувствовал. Она хорошо знала, что делает, – это он тоже сразу почувствовал. Она хотела отдать себя в его руки, но оставляла за собой последнее слово.
У ребенка, мальчика, был ее взгляд. Малыш не плакал, хотя Димка чувствовал, что ему больно, он сразу почувствовал его боль, нестерпимую даже для взрослого. Он сразу понял, что ничем не может помочь этому ребенку. Он – не его пациент.
– Как тебя зовут? – спросил он мальчика.
– Алексей Звонарев, – ответил тот.
– Давай я тебя посмотрю, Алексей.
У этого малыша был серьезный, взрослый взгляд.
– Мама, не волнуйся, – сказал мальчик, тоже очень по-взрослому.
Димка осмотрел его, как положено, хотя мог этого и не делать – он сразу все понял, все почувствовал сердцем.
– Вы же знаете, что я скажу…
– Да, знаю, – ответила мама Леши.
– Вам нужно в больницу. У вас есть направление?
– Да, есть.
– Тогда зачем я вам?
Маму звали Кира. Как Димка узнал позже, Катерина. Ей посоветовали его какие-то знакомые. Димка приехал к ним на дом, как она просила, – не хотела класть сына в больницу, но врач рядом был необходим. Она положила деньги за визит на тумбочку.
– Я не возьму, – сказал он.
– Почему?
– Я не смогу помочь Леше. Вы это знаете.
– Знаю.
Им был отпущен год, за который Димка прожил целую жизнь. В этот год он обрел сына и жену. Не по документам. В сердце. Все получилось как-то сразу и так, как должно быть. Он переехал к ним – Кире с Лешей, и сразу все сложилось. Он ставил Леше капельницы, учил его кататься на велосипеде, ходил с ним в кино на мультики. С Кирой им не нужно было говорить – они понимали друг друга без слов. Она сразу и безоговорочно впустила его в свою жизнь и отдала ему свою. У него было ощущение, что он знал ее всю жизнь, что встречал ее из роддома с Лешкой, что видел, как мальчик делает первый шаг. Она показывала ему фотографии – он их проживал. Про Лешиного отца он не спрашивал, она не рассказывала.