Но Лиота испугалась еще больше, услышав булькающие звуки, которые вылетели из ее собственного рта. Что случилось с ее языком? Изумленная Лиота попробовала повторить сказанное, но получилось что-то неразборчивое.
Лиота расплакалась.
Голубые глаза Энни тоже наполнились слезами. Внучка взяла ее руку, Лиота это видела, но совсем ничего не почувствовала.
— Я умираю?
Энни взглянула на кого-то, кого не видела Лиота, и спросила:
— Она понимает меня?
— Нельзя сказать точно, — раздался женский голос. — Просто говорите с ней. Она реагирует. И это хороший знак.
— Могу я сказать ей, что произошло? — спросила Энни совсем тихо.
— Вреда не будет. Возможно, это даже успокоит ее.
Лиота услышала звук мягко постукивающих колес каталки.
— Корбан нашел тебя, бабушка, и вызвал «скорую». Ты в больнице. У тебя после инсульта отнялась правая сторона, вот почему тебе трудно двигаться. И, кроме того, это сказалось, как я вижу, на твоей речи. Понимаешь меня, бабуля? — Она смахнула с лица слезы. — Тебе дали лекарства, которые тебе помогут. Ты лежишь под капельницей. У тебя сильное обезвоживание, поэтому врачи стараются увеличить объем жидкости в твоем теле.
Лиота внимательно слушала и все понимала. Хотя ее тело было беспомощным, она осознавала, что произошло. Правда, еще не знала, то ли благодарить Бога, то ли спросить Его, почему она оказалась здесь. Почему Он не позволил ей уйти? Зачем ей теперь жить?
Господи, поэтому ты внушил мне мысль, что нужно привести в порядок дела? Это злая шутка. Мне она не понравилась. Совсем не понравилась.
Видимо, она отключилась на какое-то время, потому что когда снова открыла глаза, то Энни уже не было рядом. Прошло сколько-то времени, хотя она не знала, сколько именно. Люди приходили и уходили. Один раз она открыла глаза и увидела склонившуюся над ней Эйлинору. Бледная и измученная, она выглядела старше своих лет, и это опечалило Лиоту.
— Эйлинора… — Вместо того чтобы четко произнести имя, ома пробормотала что-то невнятное, отчего лицо дочери стало еще более расстроенным. — Эйлинора…
Губы у Эйлиноры задрожали, и она отвернулась.
— Что же нам делать, мама? Что нам делать?
До этого момента Лиота не задумывалась о том, что ее ожидает впереди. Она закрыла глаза, испугавшись, что может прочитать в глазах Эйлиноры, если еще раз посмотрит в них. В сознании Лиоты вспыхнули слова «больница для престарелых», которые пугали ее и вызывали в воображении ужасные картины будущего.
Я не так хотела окончить свои дни, Господи. Не позволь им запихнуть меня в такую больницу и забыть, что я живу на свете. Что теперь станет со мной? О, Господи, мне так страшно.
Никто не мог понять ее, даже Энни, которая ее действительно любила. Неужели они все думают, что она лишилась рассудка?
Она слышала, как люди вокруг разговаривали о ней. Врач и сестры обсуждали ее состояние. И только одна Энни додумалась поговорить об этом с ней. И то, что она услышала, нельзя было назвать хорошими новостями.
Распорядок дня раздражал Лиоту. Ее осматривали, переворачивали, умывали, делали массаж, кормили, переворачивали снова и снова. Один раз она даже выругалась и тотчас пришла в ужас от того, что вырвавшееся слово прозвучало на удивление отчетливо. Она посмотрела на медсестру извиняющимся взглядом, обеспокоенная тем, что может подумать молодая сестричка о пожилой даме, которая ругается. Но та сказала с улыбкой:
— Я знаю, вам тяжело, миссис Рейнхардт. Выздоровление идет медленно, но вам все-таки уже лучше. И ваше ругательство служит тому подтверждением.
Замечательно. Уже через неделю я буду материться, как боцман.
— Доктор доволен состоянием вашего здоровья.
Что ж, честь ему и хвала.
Сестра бережно положила Лиоту на бок и принялась перестилать простыню. Затем перевернула ее на другой бок и закончила свою работу.
Чистые простыни каждый день, как у Джеки О [26] .
Правда, Лиота сомневалась, чтобы Джеки ходила под себя. Сестра поменяла верхнюю простынку и накрыла Лиоту одеялом, расправила его и подоткнула под матрас.
— Ну вот и все, миссис Рейнхардт. Чисто и опрятно.
Лиота услышала резкий металлический звук, когда сестра поднимала бортик кровати сначала с одной стороны, затем с другой.
Господи, неужели такой становится жизнь перед кончиной? Меня помыли, вытерли и уложили в кроватку, как младенца. Я даже снова без зубов, мои протезы лежат в стакане на тумбочке. Как унизительно быть такой беспомощной. И чувствовать себя такой бесполезной.
Сестра раздернула занавески, так что теперь каждый проходящий по коридору человек мог видеть Лиоту.
Никакого уединения.
Лиота постаралась внушить себе, что это ее не беспокоит. Скорее всего, так сестрам проще наблюдать за ней и смотреть, дышит она еще или нет.
Что ж, не стоит тратить времени. Лиота решила, что должна готовиться к выздоровлению, и приступила к тренировке своей речи. Она занималась этим до тех пор, пока женщина на стоявшей рядом кровати не обратилась к сестре:
— Вы не можете дать этой пожилой даме что-нибудь, чтобы она уснула? Весь день она не закрывает рта и страшно действует мне на нервы.
Сестра принялась успокаивать пациентку, которой была сделана операция на желчном пузыре. Бедняжка страдала и просила у сестры еще обезболивающего.
— Мне очень жаль, — ответила та, — но еще целый час я не могу вам ничего дать.
Несчастная женщина заплакала, и сестра задернула занавеску, разделяющую кровати. У Лиоты появилось такое ощущение, словно перед ее носом захлопнули дверь.
Кто-то включил телевизор. Возможно, надеясь отвлечь страдалицу, чтобы она успокоилась и на какое-то время забыла о своей боли. Лиота подумала о Бернарде, который, сидя в кресле, постоянно слушал спортивные репортажи и новости по радио, а позднее смотрел их по телевизору.
После смерти Бернарда Лиота выдернула вилку из розетки и два года не включала телевизор.
Она вспомнила слова Джорджа, которые он сказал в День благодарения.
«Я только хочу узнать, какой счет».
Эти слова вызвали недовольство Дженни, и она с обидой спросила: «И почему в нужный момент нельзя отключить электричество?»
О, Господи. — По щекам Лиоты потекли слезы. — Господи, неужели ничто не изменится в этом мире? Неужели так будет всегда? И грехи отцов перейдут к их сыновьям? Где же обещанная Тобою благодать? — Ее охватило отчаяние. — И кому я теперь нужна такая, Господи?