Она дрожала всем телом, как если бы под ногами вдруг открылась устрашающая бездна. Способность мыслить логически покинула ее.
И вдруг дверь открылась.
В дверном проеме показалась красивая женщина с тронутыми сединой волосами, убранными в шиньон. На ней не было вуали. В черном платье, с жемчужным колье на белой шее, она, словно зачарованная, смотрела на Эрмин. Глаза ее были ярко-голубыми, а лицо поразительно напомнило девушке другое лицо — то самое, которое глядело на нее каждый день из зеркала в ее комнате в Валь-Жальбере. Если не считать нескольких мелких деталей, перед ней была ее копия.
— Эрмин! — воскликнула дама в черном. — Господи, какое счастье, что ты пришла! Значит, твой опекун наконец рассказал тебе обо мне? Входи, прошу!
Девушка пребывала в состоянии шока. Неужели правда то, что открылось ей секунду назад с такой очевидностью? Она отказывалась в это поверить.
— Но кто вы, мадам? — пробормотала она.
— Я твоя мать, Лора Шарден, вдова Шарлебуа. Входи же! Ты должна меня выслушать! Я так хочу, чтобы ты меня простила!
Она протягивала к девушке свою изящную руку, умоляла всем телом, всей душой. Эрмин сделала шаг вперед. Она едва держалась на ногах.
— Я видела вас во сне, мадам, — сказала она едва слышно. — Во сне я называла вас мама. Мама…
У Эрмин потемнело в глазах. Она упала на руки Лоры Шарден и потеряла сознание.
Девушка быстро пришла в себя. Ей показалось, будто все это происходило с ней раньше: щекой она прижималась к мягкой женской груди, нежные руки обнимали ее, чье-то теплое дыхание касалось лба. Все было в точности так, как в ее снах.
— Мама? — пробормотала она, открывая глаза.
Лора склонилась над ней так низко, что черты ее лица показались девушке поразительно четкими. Она крепко прижимала Эрмин к своей груди.
— Девочка моя, как я испугалась, когда ты упала! Боже, какая радость! Наконец-то ты пришла!
Они обе сидели на ковре, голова Эрмин покоилась у Лоры на коленях.
— Вы на самом деле моя мать? — спросила девушка.
— Конечно! Твой опекун должен был все тебе объяснить.
Эрмин покачала головой. Она была до такой степени взволнована происходящим, что не могла ни на чем сосредоточиться. Долгие годы она ждала этой встречи. Рядом с этой женщиной ей было так хорошо, что хотелось провести здесь весь вечер и даже всю ночь.
Лора тоже была вне себя от волнения и радости: она беззвучно плакала, поглаживая девушку по волосам и лбу. Иногда она целовала ее, касаясь губами то округлого плеча, то спины, то кончика носа. Лучше, чем слова, эти невесомые поцелуи, эта потребность в физическом контакте доказывали Эрмин, что мать никогда не переставала любить ее. Уверенность в ее любви пронизывала все существо, одновременно успокаивая и приводя в восторг.
— Моя любимая девочка! Спасибо, Господи, спасибо! — повторяла без конца Лора.
Эрмин крепче прижалась к ней и прошептала:
— Мне всегда казалось, что вы приедете за мной в Валь-Жальбер и это случится зимой, когда за окном будет падать снег… А сейчас еще лето, и вы живете в отеле. Значит, я ошибалась. Накануне праздника Богоявления я часто сидела у окна и ждала…
Эрмин говорила, словно в полубреду, однако ее слова открыли Лоре крошечный фрагмент из прошлого ее ребенка. Она представила Эрмин девочкой, ждущей ее прихода у окна монастырской школы, той самой, которую она видела по пути к Маруа.
— Ты можешь говорить мне «ты», ведь ты моя дочь! — воскликнула она.
— Я хотела сказать «вы, мои родители»…
— Давай пересядем на диван. Я не очень хорошо себя чувствую. Столько эмоций, столько счастья… Ты поймешь, когда мы сможем нормально поговорить. Надеюсь, ты меня простишь. Это всё моя вина, только моя!
Лора помогла девушке встать, однако, когда они устроились на диване, женщина не отпустила ее руки.
— Это очень запутанная история, Эрмин. Не знаю даже, с чего начать.
Девушка уловила нежный аромат цветущих роз, исходивший от черного платья и молочно-белой кожи ее вновь обретенной матери.
— Вы очень красивы, — с благоговением проговорила она. — И так элегантны!
— Это не важно, дорогая. И прошу тебя, будь посмелее, мне начинает казаться, что ты меня боишься. Я так рада, что наконец могу рассмотреть тебя, прикоснуться к тебе! Я называю тебя «моя дорогая», но хочу найти другие слова, лучшие! Если бы ты знала, сколько раз за последний год я повторяла это, ночью и днем! Моя дорогая, моя дорогая девочка!
Эрмин слушала, все еще не веря в реальность происходящего. Ей хотелось, чтобы Лора говорила снова и снова, тогда она могла бы лучше запомнить ее слова.
— Вы сказали «за последний год»… — пробормотала она едва слышно. — Но почему? Неужели раньше я была вам не нужна?
— Прошу тебя, не говори это «вы», оно леденит мне сердце! — взмолилась женщина. — Я все тебе объясню, пусть даже на это уйдут часы!
В это самое мгновение из коридора до них донеслись приглушенные мужские голоса. В дверь забухало сразу несколько кулаков, и все с разной силой.
— Мадам Шарлебуа, с вами желает поговорить один господин, — крикнул из-за двери грум. — Он хочет видеть мадемуазель, которая поет.
— Если она не выпустит Эрмин, я подам жалобу! — крикнул разъяренный Жозеф.
Жозеф и грум были за дверью не одни: директор возмущался поведением Жозефа, пианист Ханс Цале просил всех успокоиться.
— Боже, тебя ищут! — воскликнула Лора.
— Мое выступление! — испуганно вскричала Эрмин. — Я забыла о времени. У Жозефа будут неприятности!
Девушка всерьез испугалась. Ее с минуты на минуту разлучат с матерью, а ведь им нужно еще столько сказать друг другу…
— Ничего не бойся, — успокоила ее Лора. — Никто не посмеет наказать тебя.
Она открыла дверь. Первым в номер ворвался месье Маруа.
— Вы! Вы! — повторял он, указывая пальцем на женщину. — Вы не держите своего слова! Я сказал вам не подходить к Эрмин! Подлая…
— Месье, держите себя в руках, — оборвал его директор. Он был в смокинге, лицо покраснело от гнева. — Не оскорбляйте мою клиентку. Что плохого в том, что она приняла мадемуазель в своем номере? Я не понимаю, в чем вы ее обвиняете. Устроить такой скандал в холле! Сохраняйте спокойствие, или мне придется принять меры!
Лора встала между Жозефом и Эрмин, словно желая ее защитить. Нахмурившись, она смотрела на Жозефа своими ярко-голубыми глазами, но обратилась не к нему, а к директору:
— Все в порядке, месье. Я мать этой девушки. Да-да, мать вашей певицы. Это долгая история. Я оставила ее младенцем, и супруга месье Маруа, ставшего ее официальным опекуном, была ее кормилицей. Сегодня мы наконец встретились после долгой разлуки.