* * *
Во время недолгого перехода от номера Лоры к эстраде ресторана Эрмин в немногих словах описала все, что случилось, Хансу Цале. Пианист сумел внушить ей доверие.
— Кто бы мог подумать, что все так сложится! — вздохнул он.
Одобрительный шум послышался в зале, когда девушка вышла на маленькую сцену. Она была тронута тем, что ее выступления ожидали, и даже польщена. Пальцы Ханса пробежали по клавишам, двое скрипачей взмахнули смычками, и над залом вознеслись первые аккорды песни «Палома».
Жозеф вернулся за свой столик. Он только что изложил мэру Валь-Жальбера свое видение дела, сделав упор на странном поведении Лоры Шарден как в прошлом, так и в настоящем. Рабочий был зол и разговаривал так громко, что сидевшая за соседним столиком дама потеряла терпение.
— Потише, месье! — сердито воскликнула она.
Мэр заметил напряженным шепотом:
— Дама права, Жозеф! Мы все это обсудим позже, по дороге домой. У Эрмин удивительный дар и ангельский голос!
Девушка спела «Золотые хлеба» и «О, Канада!», как того желал директор отеля. Пение частично освободило ее от беспокойства и гнева, с корнем вырвав из сердца все страдания, которые она испытала за свою недолгую еще жизнь и которые пришла пора позабыть. Этим вечером голос снежного соловья звучал с такой силой, брал такие высокие ноты, что аудитория буквально вибрировала от восторга.
Последовал гром аплодисментов. Ханс, сидя за своим фортепиано, не сводил глаз с хрупкой фигурки в белом. Эрмин оказалась настоящим чудом, исключением из правил.
«Она могла бы выступать в Капитолии, в Квебеке, — думал он. — У девочки сопрано исключительной красоты! Поработав над техникой, она покорит весь мир!»
Заглядывая в будущее, музыкант видел театр Ла Скала в Милане, театр дела Моне в Брюсселе и нью-йоркский Метрополитен Опера. Рядом с девушкой он видел себя — человека, который направляет и строит ее карьеру.
Внезапно Эрмин торопливо подошла к нему.
— Месье Цале, я больше не могу! Я хочу закончить выступление. Мой опекун не сводит с меня глаз, делает мне знаки, чтобы я подошла. В глубине зала я вижу свою мать, ту, кого я привыкла называть «дама в черном». Понимаете ли вы? Моя мать! Я называю ее так, словно это нечто само собой разумеющееся, а ведь она много лет не интересовалась моей судьбой…
— Соберитесь с силами, мадемуазель, — тихо сказал ей Ханс. — Вы пели прекрасно! Закончите выступление, тем более что осталась всего одна песня. Потом я вам советую выслушать своего опекуна. И обязательно еще раз поговорите с матерью. У меня нет четкого представления о ситуации. Однако узнать правду нужно обязательно.
Их разговор не остался незамеченным. Дирижер дважды кашлянул, адресуя певице и ее аккомпаниатору недвусмысленные взгляды.
— Она ни слова не сказала о моем отце, — добавила Эрмин едва слышно. — Почему?
— Спросите у нее сами, — ответил Ханс. — А теперь нужно спеть последнюю песню.
Девушка еще раз дала себя уговорить. Она вернулась к рампе и посмотрела сначала на Жозефа, потом на Лору. Но, к великому ее изумлению, Ханс последовал за ней. И звонким голосом четко объявил:
— Песня, которую сейчас исполнит для вас снежный соловей, пользуется огромной популярностью во Франции. В нашей стране она пока мало известна, но вам обязательно понравится. «Белые розы»!
Эрмин поблагодарила его улыбкой. Заиграл оркестр. На первых словах припева голос девушки задрожал.
В воскресный чудный день для матушки родной
Букет из белых роз я принесу домой…
Она остановилась, задыхаясь. Мысли вихрем закружились в голове, но тут же чудесным образом все встало на свои места.
«Я ее нашла, мою милую мамочку! Я молилась всей душой, и вот она пришла! Как в моем сне! Остальное не имеет значения, все наладится. Потому что моя мать вернулась!»
Публика затаила дыхание, все взгляды были прикованы к губам снежного соловья, который наконец снова запел. Многие женщины утирали слезы. История маленького мальчика, который несет розы своей умирающей матери, не могла не растрогать их сердца.
Эрмин поклонилась и вернулась к фортепиано. Жозеф, за которым следовал мэр, бросился к ней. Он схватил девушку за запястье, но не грубо.
— Мимин, крошка, не дай ввести себя в заблуждение! — сказал он, с неодобрением покосившись на пианиста. — Поверь, если я и запрещал тебе подходить к Лоре Шарден, то только для того, чтобы ты не расстраивалась понапрасну. Ведь что выходит? Богатая женщина в трауре заявляет, что ты — ее дочь, и мы должны ей поверить на слово? Ты меня знаешь, я не из доверчивых. Господин мэр меня понимает. Как бы то ни было, пока что я твой опекун. И я считаю тебя своим ребенком, а мои сыновья любят тебя, как сестру. Не забывай и о нашей Бетти. Она тоже испугалась, когда приехала эта дама и стала заявлять на тебя свои права.
— Жозеф по-своему прав, — поддержал опекуна мэр Валь-Жальбера. — Нельзя отрицать того факта, что эта дама бросила тебя на произвол судьбы, когда ты была годовалой крошкой. Нужно проявить осмотрительность. Почему она вдруг заинтересовалась тобой именно сейчас? Она производит впечатление дамы состоятельной. Тем более это не делает ей чести — бросить ребенка и на долгие годы забыть о нем!
Девушка не могла больше этого слушать. Ханс Цале отодвинул обоих мужчин.
— Не сбивайте мадемуазель с толку, — сказал он. — Чего вы боитесь? Я немного узнал характер мадемуазель Эрмин и полагаю, что она способна вынести свое собственное суждение.
— Да! — подхватила девушка. — Я хочу поужинать со своей матерью. Она пообещала все мне объяснить.
— Ты немедленно вернешься домой! — вспыхнул рабочий. — Приедешь сюда в другой день!
Собравшиеся говорили на повышенных тонах. Лора бесшумно подошла к группе и теперь молча слушала. И не она одна — рядом стояли два официанта и директор отеля. Сидящие за ближними столиками клиенты тоже навострили уши.
— Жозеф, я не поеду домой сегодня, — сказала Эрмин. — Во-первых, я очень сердита на вас с Бетти. Во-вторых, у меня есть право провести вечер с матерью, потому что я, в отличие от вас, точно знаю, что это действительно моя мать. А спать я лягу на диванчике.
— Будет лучше оставить ее здесь, Жозеф, — вмешался мэр. — Я готов завтра привезти вас сюда, чтобы вы могли всё уладить. Идемте, мой друг. А тебя, Эрмин, от души поздравляю! Ты поешь великолепно! Браво! Браво!
Лора решила, что пришло время действовать. Она подошла к девушке и ласково обняла ее за талию.
— Не беспокойтесь, месье Маруа, завтра мы с вами встретимся снова.
Жозеф повернулся и направился к выходу. Мэр последовал за ним. Эрмин сразу же почувствовала себя лучше. Присутствие опекуна с определенного момента стало для нее невыносимым.
— Поднимемся в мой номер, — предложила Лора. — Ужин уже подали.