Псы лаяли и бросались на зверя, время от времени вырывая из его шкуры клочья шерсти. Медведь, который от ужаса не чувствовал боли, не подпускал их к себе, отчаянно отмахиваясь огромными лапами. Собаки старались увернуться от его мощных ударов. Одна из них оказалась чуть менее ловкой и тут же была отброшена в грязь. Она коротко взвизгнула, забилась в судорогах и затихла. Ее бок был распорот.
Толпа выкрикивала ругательства и требовала еще собак. Спустили трех мастифов, специально обученных для травли медведей и быков. Они как одержимые бросились к столбу, их глаза сверкали злобой, они вцеплялись и рвали в клочья всех без разбора — медведя, собак и даже друг друга.
Медведь начал уставать. У него было слишком много противников. Стоило ему отбросить одного пса, три других набрасывались и кусали его за лапы. Чувствуя, что силы медведя на исходе, собаки начали подпрыгивать, хватая животное за морду и пытаясь повалить на землю. Медведь отшвырнул одного из мастифов. Обезумевший пес ударился о землю, несколько раз перекувырнулся, но тут же вскочил и, не чувствуя боли, вновь бросился в драку.
Толпа возбужденно требовала смерти медведя. Лица зрителей побагровели, шеи со вздувшимися венами покрылись пятнами, а налитые кровью глаза сверкали безумием. Это были обычные люди, мирные торговцы и ремесленники. Но в этот ясный воскресный день они превратились в изуверов, жаждавших крови. Только смерть могла удовлетворить их.
Внезапно медведь отбросил двух мастифов, которые вцепились ему в бока. Медленно и величественно он распрямился и встал в полный рост. Казалось, он не замечает того, что творится вокруг. Огромный и сильный, он посмотрел на небо и издал протяжный рев. Это не был крик боли, это был гордый рык, могучий и свободный, такой благородный звук мог бы издать молодой медведь, который весной выходит в пустынное поле.
Но собаки не отступили. Они продолжали беспощадно рвать свою жертву. Толпа в едином порыве поднялась и загудела — псам удалось повалить медведя на землю. Их пасти покраснели от медвежьей крови, они терзали поверженное животное с удвоенной яростью. Зрители восторженно аплодировали и подбадривали собак криками.
— Я же говорил, это здорово! — воскликнул Элиот, дрожа от возбуждения.
Энди не нашелся с ответом.
— Конечно, бывает и лучше, — с жаром продолжал Элиот, — но и сегодня получилось неплохо. Иногда быки дерутся яростнее медведей. Прошлым летом я видел, как бык поднял собаку на рога…
Энди, ускорив шаг, обогнал приятеля.
Элиот остановился и посмотрел ему вслед.
— Наверное, медвежья травля не для всех. — И бросился догонять Энди, крича во весь голос: — Но ведь насчет Розмари я был прав?
Утром следующего дня Энди проснулся совершенно разбитым: всю ночь ему снилась травля медведя. Это жуткое зрелище не выходило у него из головы. Молодой человек все время вспоминал взгляд животного — полный муки и упрека. Энди презирал себя за слабость, но ничего не мог с собой поделать. В то же время он испытывал странное томительное волнение — сегодня ему предстояло явиться к епископу за первым поручением.
Епископ Лод был уже в саду. Он стоял на коленях и садовым совком подсыпал землю под розовый куст.
— Эндрю! — радостно приветствовал он молодого человека. — Не правда ли, чудесное утро?
Энди вежливо, но вяло согласился.
Епископ сразу понял, в чем дело.
— Опять ходил куда-нибудь с Элиотом?
Энди кивнул.
— Похмелье?
Энди покачал головой.
— Лезу не в свое дело? — Епископ встал, отряхивая землю с колен. Было видно, что он расстроен. — Ладно, не будем об этом. Ты знаешь, как я отношусь к вашим забавам. Поговорим о другом. Я получил письмо от твоего отца.
Энди насторожился.
— Это ответ на мое письмо. Я отправил его в тот день, когда мы вернули Пирата в Морган-холл.
Покинув дом, Энди прямиком отправился в резиденцию епископа. По прибытии он объяснил, почему ему пришлось так быстро вернуться в Лондон. По совету своего патрона молодой человек немедля возвратил лорду Моргану Пирата. В противном случае отец мог бы обвинить сына в краже. Епископ встретил Энди очень радушно. С восторженным вниманием он выслушал рассказ о том, как книга из его библиотеки спасла юноше жизнь. Епископ ничуть не рассердился из-за того, что бесценный фолиант пострадал. Напротив, он был счастлив — книга выручила Энди в трудную минуту.
Первое время епископ не отпускал Энди от себя ни на шаг. Даже его кровать он велел поставить у себя в спальне. Энди несказанно удивлялся такому вниманию. Никто и никогда не относился к нему столь заботливо, участие епископа было ему приятно.
По вечерам, лежа в постели, они увлеченно беседовали о короле Артуре, крестовых походах и жизни в Кембридже. К удовольствию Энди, епископ иногда открывал ему маленькие непристойные секреты чопорных преподавателей университета, которых молодой человек так боялся в студенческие годы.
Когда Энди связался с Элиотом, ему предоставили отдельную спальню. Но в покоях епископа по-прежнему стояла вторая кровать, и юноша ночевал там, если им случалось увлечься беседой о славных рыцарских временах.
Энди был почти безоговорочно счастлив. Мысли о смерти деда и потере Морган-холла, доставшегося Филиппу, все еще причиняли ему боль, но теперешняя жизнь и новый дом полностью устраивали молодого человека. Толстяк повар, с которым он познакомился в свое первое посещение дома Лода, каждый раз, встречая протеже епископа, смущенно хмыкал. Хотя Энди и считал его странноватым, он признавал: толстяк готовил отменно. Тимминс держался с ним официально, разговаривал только в случае крайней необходимости, что вполне устраивало Энди. Резиденция епископа стала ему домом, и, если бы не отцовское письмо, Энди и не вспомнил бы о Морган-холле.
— Тебе неинтересно, что он пишет? — спросил епископ.
— Не очень.
— Собственно говоря, письмо небольшое, — продолжал епископ, не обращая внимания на резкий тон Энди. — На похороны твоего деда съехалось много людей.
— Не сомневаюсь: для матери это был настоящий праздник.
— Лорд Морган благодарит нас за коня.
— Нас?
— Меня.
— Ко мне он не обращается вообще?
Епископ замялся.
— Я так и знал, — кивнул Энди, — но это неважно. Теперь у меня другая жизнь, и мне не терпится получить первое задание.
Епископ пристально взглянул на Энди. Казалось, он хотел прочитать юноше нотацию, но почему-то передумал.
— Ты прав, — миролюбиво сказал он. — Давай займемся делом. У меня в кабинете есть кое-что для тебя.
Кабинет епископа производил на посетителя такое же сильное впечатление, как и библиотека адмирала Амоса Моргана, только книги здесь по большей части были богословского содержания.