– Mia stella [3] , Сенат приказал Томасу охранять тебя; он не может уйти, – произнес знакомый голос у меня за спиной. – Будь добра, не усложняй ему жизнь.
– Я не усложняю. – После всего пережитого я, кажется, могла служить воплощением здравого смысла. Голова кружилась, меня пошатывало от усталости, а глаза жгло так, словно я плакала целый день – чего мне, кстати сказать, очень хотелось. Но я не сдвинулась с места. – Я просто не хочу, чтобы он за мной ходил.
Я упорно игнорировала Томаса и незнакомого парня в судейской мантии семнадцатого века, сосредоточив все свое внимание на единственном человеке в комнате, которого могла считать своим другом. Что здесь делает Раф? Не могу сказать, что не была рада его видеть – я всегда рада видеть своих друзей, – просто я никак не могла понять, зачем его пригласили. Раф – это сокращенное от Рафаэль. Когда-то он был известен на весь Рим, этот любимый художник папства, но однажды он совершил ошибку – в тысяча пятьсот двадцатом году отклонил предложение одного богатого флорентийского купца. В то время Тони отчаянно соперничал с семейством Медичи: если на них работал Микеланджело, значит, ему был нужен Рафаэль. Но Раф ответил, что у него и так хватает заказов и, кроме того, сейчас он занят – пишет фрески для дворца Папы и совершенно не хочет тащиться во Флоренцию, чтобы расписывать чью-то столовую. Напрасно он так сказал. С тех пор Раф расписывал все, что хотелось Тони, включая мою детскую. На потолке он изобразил ангелочков, которые были совсем как живые; в течение многих лет я была уверена, что они на меня смотрят, когда я сплю. Раф был единственным, с кем мне не хотелось расставаться, и все же я сбежала, даже не попрощавшись. У меня не было выбора: Раф принадлежал Тони, и если бы его спросили, рассказал бы все как на духу. Следовательно, если он был здесь, значит, так захотел Тони. При мысли об этом я помрачнела.
Томас промолчал, но не двинулся с места. Тогда я уставилась на него в упор; никакого результата. Проблема, нечего сказать, – мне непременно нужно удрать, и чем больше меня будут опекать, тем сильнее будет это желание. Кроме того, мне отчаянно мешали эмоции: когда я смотрела на Томаса, они захлестывали меня с такой силой, что начинала болеть голова. Меня угнетало не то, что произошло в клубе, – насилия я навидалась достаточно, пока жила у Тони, – страшнее всего было предательство Томаса. Правда, я уже не валялась у его ног в луже крови, а вампиры, которых он убил, хотели убить меня. В общем, все получалось очень просто: я была жива, а они нет. Тони был хорошим учителем.
Кроме того, Томас спас мне жизнь, хотя, если вдуматься, не пойди я в клуб, чтобы предупредить его об опасности, ничего бы и не случилось. Я даже решила простить ему то, что он притащил меня сюда безо всяких объяснений, поскольку сама не была расположена к спокойной беседе. Короче говоря, получалась ничья – если не учитывать вопрос предательства. Это уже кое-что другое. Этого я не прощаю.
Когда-то я пыталась разговорить Томаса; мне хотелось узнать, как он попал на улицу. Я давно заметила, что он не склонен заводить друзей, несмотря на то что пользовался в клубе большой популярностью; тогда я подумай, что у него, возможно, те же фобии, что и у меня. Как последняя дура, я позволила себе влюбиться, а он, черт бы его взял, все это время мне лгал. Не говоря уже о том, что исподтишка лишил меня воли, заставив свалять такого дурака, что я краснею до сих пор. Между прочим, у вампиров такие вещи считаются серьезным проступком; будь я одной из приближенных Тони, он предъявил бы Томасу серьезные претензии за ненадлежащее воздействие на разум своего слуги.
– Оставьте нас, – попросил Томас, и, прежде чем я успела что-то сказать, все покинули комнату, создав для нас иллюзию уединения. Цирк, да и только – я же знаю, что у вампиров отличный слух. Поэтому я даже не стала понижать голоса.
– Ну вот что, – с яростью сказала я. – Ты лгал мне, и ты меня предал, и больше я не хочу тебя видеть, говорить и даже дышать с тобой одним воздухом. Никогда. Ясно?
– Кэсси, ты должна меня понять: я сделал только то, что был вынужден…
Тут я заметила, что он что-то держит в руке.
– Зачем тебе моя сумка?! – Ну конечно, он в ней копался! Тони мог и не знать, что в ней лежит, а Томас знал, значит, он предатель вдвойне. – Что ты из нее стащил?
– Ничего, я оставил все, как есть. Но, Кэсси…
– Отдай! – Я вырвала сумку с такой силой, что чуть не упала. – Да как ты смеешь…
«Башня! Башня! Башня!» Карты Таро посыпались на пол; кажется, они находились на грани истерического припадка. Я почувствовала, как к глазам подступили слезы. Конечно, это всего лишь карточная колода, но это было все, что осталось у меня на память об Эжени.
– Что ты наделал!
Я ползала по полу, собирая разбросанные карты; Томас начал мне помогать.
– Понимаешь, здесь много защитных барьеров, – тихо сказал он. – Слишком много, и они мешают чарам. Когда мы уйдем отсюда, все придет в норму; если же нет, я сам все исправлю. Это очень просто.
Я ударила его по руке. Нечего лапать мои бедные, перепутанные, растерянные карты! Я знала, как им сейчас плохо.
– Не смей их трогать!
Дрожащими руками я неловко совала карты обратно в колоду; Томас молча смотрел на меня.
– Прости меня, Кэсси, – сказал он наконец. – Я знал, что ты расстроишься…
– Расстроюсь?! – От ярости я даже плохо видела. – Ты корчил из себя бедного, истязаемого ребенка, который отчаянно нуждался в друге, и я, идиотка, на это клюнула! Я тебе верила, а ты… ты отдал меня в руки… – Я замолчала, потому что начала задыхаться. Ну нет, плакать перед ним я не стану. Не дождется. Сунув карты в сумку, я принялась проверять ее содержимое, одновременно пытаясь взять себя в руки. Через минуту я подняла глаза на Томаса. – Сделанного не воротишь, Томас.
– Я не лгал тебе, Кэсси, клянусь.
Глядя в его ясные, искренние глаза, я почти ему верила. Почти.
– Не лгал, да? Значит, ты просто бедненький, забитый вампирчик? Хозяин. Ну конечно.
– Я не лгал, – с силой повторил он. – Мне велели охранять тебя. Этим я и занимался. Конечно, для этого мне пришлось завоевывать твое доверие, но я тебе не лгал. Я никогда не говорил, что меня истязали, хотя, если бы это было так, то было бы чистой правдой. Алехандро плохо обращается со всеми своими слугами.
Я не верила своим ушам. Конечно, я не ждала пылких признаний и мольбы о прощении, но он даже словом не обмолвился о том, что сделал со мной! Нет, это уже слишком.
– Знаешь что? – сказала я, вставая. – Меня от тебя тошнит. – Открыв дверь, я выглянула в коридор. Раф стоял в сторонке, изо всех сил делая вид, что ничего не слышал. – Пусть он уйдет, или никаких переговоров не будет!
В следующую секунду Томас схватил меня за плечи и повернул лицом к себе.
– Да что ты знаешь об истязаниях? – с яростью в голосе спросил он. – Тебе известно, как я стал вампиром, Кэсси? Хочешь, чтобы я поведал тебе, как нас, оставшихся в живых жителей деревни, окружили слуги Алехандро, утащили к себе и заставили им служить? Что я жив только потому, что понравился одному из них, и он решил сохранить мне жизнь? Что я вынужден был смотреть, как умирают от чумы и на войне люди, с которыми я когда-то бок о бок сражался против сил тьмы, или как их убивают просто на потеху какому-нибудь психопату? Ты это хочешь услышать? Если этого не достаточно, чтобы заслужить твое прощение, у меня есть и другие, не менее страшные истории. Хочешь их услышать? Давай, только потом не выбегай из комнаты, заткнув уши. Ты провела на улице несколько лет; я провел с Алехандро три с половиной века!