Гертруда Оливер, смотревшая на него из угла, в котором сидела, во второй раз за этот день содрогнулась. Она, неожиданно для себя, получила большое удовольствие от вечеринки, так как среди гостей оказался один из ее шарлоттаунских знакомых. Как человек посторонний и к тому же гораздо старше большинства присутствующих, он чувствовал себя несколько потерянным на этом празднике и был очень рад встрече с умной девушкой, способной говорить о последних событиях в мире с почти мужским пылом и заинтересованностью. Увлеченная приятной беседой с ним, она забыла о дурных предчувствиях, с утра осаждавших ее. Теперь они неожиданно вернулись к ней. Какие новости принес Джек Эллиот? Ей в голову вдруг пришли строки: «В ночи шумел весельем пышный бал… Чу! Тише! Что там? Что там? Ужели погребальный звон? Или набат?» [14] Почему она вдруг сейчас вспомнила эти строки? Почему Джек Эллиот молчит… если ему есть что сказать.
— Спросите его о новостях… спросите, — горячо обратилась она к Аллану Дейли.
Но кто-то другой уже задал этот вопрос. Неожиданно в комнате стихли все звуки. За окнами скрипач остановился, чтобы передохнуть, так что там тоже было тихо. Можно было слышать отдаленный, негромкий стон волн в заливе — предвестник шторма, приближающегося из Атлантики. Со скал донесся девичий смех и тут же затих, словно испуганный неожиданно наступившей тишиной.
— Англия объявила войну Германии, — медленно произнес Джек Эллиот. — Новость пришла по телеграфу перед самым моим отъездом из города.
— Боже, помоги нам! — прошептала чуть слышно Гертруда Оливер. — Мой сон… мой сон! Первая волна накатила. — Она взглянула на Аллана Дейли и попыталась улыбнуться. — Это Армагеддон [15] ?
— Боюсь, что да, — ответил он мрачно.
Вокруг раздался хор восклицаний — выражавших, по большей части, легкое удивление и праздный интерес. Лишь немногие осознали важность сообщения… еще меньше было тех, кто понимал, что оно имеет какое-то отношение к ним. Вскоре танцы возобновились, и шум веселья был таким же громким, как и прежде. Гертруда Оливер и Аллан Дейли продолжали тихо, озабоченным тоном обсуждать новость. Уолтер Блайт побледнел и вышел из комнаты. На берегу он столкнулся с Джемом, который торопливо поднимался по вырубленным в скале ступеням.
— Слышал новость, Джем?
— Да. Крысолов пришел. Ура! Я знал, что Англия не бросит Францию в беде. Я пытался уговорить капитана Джосаю поднять флаг, но он говорит, что это не по правилам и надо подождать рассвета. Джек сказал, что с завтрашнего дня начнут набирать добровольцев.
— Что поднимать шум по пустякам! — презрительно заявила Мэри Ванс, глядя вслед убегающему Джему. Она сидела рядом с Миллером Дугласом на ловушке для омаров, которая была не только весьма неромантичным, но и крайне неудобным сиденьем. Но оба — и Мэри, и Миллер — чувствовали себя в высшей степени счастливыми, сидя на ней. Миллер Дуглас был крупным, рослым, неуклюжим парнем, который считал, что у Мэри Ванс исключительно хорошо подвешен язык, а ее глаза — звезды первой величины, и ни он, ни Мэри не имели ни малейшего понятия о том, почему Джем Блайт захотел поднять флаг на маяке. — Ну, если и начнется там, в Европе, война, какое это имеет значение? Я уверена, что нас это не касается.
Уолтер посмотрел на нее, и на него сошел, как это порой случалось, пророческий дух.
— Прежде чем кончится эта война, — сказал он… или Нечто сказало его устами, — каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок в Канаде почувствует ее последствия на себе… ты, Мэри, почувствуешь их… ты прочувствуешь их всем сердцем. Эта война заставит тебя плакать кровавыми слезами. Крысолов пришел… и он будет играть на своей дудочке, пока во всех уголках мира не услышат его страшную музыку, зову которой невозможно противиться. Пройдут годы, прежде чем кончится танец смерти… годы, Мэри. И за эти годы разобьются миллионы сердец.
— Чудно?! — сказала Мэри, которая всегда говорила так, когда никакого другого ответа не приходило ей в голову.
Она не понимала, о чем говорит Уолтер, но ей стало немного не по себе. Уолтер Блайт всегда говорил странные вещи.
— Не слишком ли ты сгущаешь краски, Уолтер? — спросил Харви Крофорд, который подошел к ним как раз в эту минуту. — Эта война не будет длиться годами… все кончится через месяц или два. Англия сотрет Германию с карты мира в два счета.
— Неужели ты думаешь, что война, к которой Германия готовилась двадцать лет, закончится через несколько недель? — пылко воскликнул Уолтер. — Нет, Харви, это не мелкая стычка в балканском закоулке Европы. Это смертельная схватка. Германия вступает в нее, чтобы победить или погибнуть. А ты знаешь, что случится, если она победит? Канада станет колонией Германии.
— Ну, думаю, до этого еще далеко, — пожал плечами Харви. — Для начала немцам пришлось бы разгромить британский флот, а во-вторых, есть еще мы с Миллером, чтобы устроить тарарам, правда, Миллер? Пусть никакие немцы не зарятся на нашу старую добрую Канаду, верно?
И Харви со смехом сбежал по ступеням.
— Ну и ну! Я думаю, что все вы, мальчишки, мелете сущий вздор, — с отвращением сказала Мэри Ванс.
Она встала и потащила Миллера за собой на прибрежные скалы. У них не так уж часто появлялась возможность прогуляться вместе, и Мэри была твердо намерена не позволить Уолтеру Блайту с его глупой болтовней о Крысоловах, немцах и прочих глупостях испортить такой хороший вечер. Уолтер остался стоять в одиночестве на ступенях, задумчиво глядя на ночную красоту Четырех Ветров.
Лучшая часть вечера завершилась и для Риллы. С той минуты, когда прозвучало неожиданное сообщение Джека Эллиота, для нее стало очевидным, что Кеннет уже не думает о ней. Она вдруг почувствовала себя одинокой и несчастной. Это было даже хуже, чем если бы он вообще не заметил ее на вечеринке. Неужели в жизни всегда так: происходит что-нибудь восхитительное, а потом, как раз тогда, когда вы наслаждаетесь им, оно от вас ускользает? Рилла жалостно говорила себе самой, что чувствует себя на несколько лет старше с того момента как покинула Инглсайд в тот вечер. Может быть, она действительно чувствовала себя так… а может быть, и в самом деле стала намного старше. Кто знает? Нехорошо смеяться над страданиями молодости. Они ужасны, потому что молодость еще не узнала, что «минует и это» [16] .
— Устала? — спросил Кеннет, мягко, но рассеянно… ох, до чего рассеянно. «На самом деле ему и дела нет, устала она или нет», — подумалось ей.
— Кеннет, — робко начала она, — ты ведь не думаешь, что эта война коснется нас, канадцев?
— Коснется? Разумеется, она коснется тех счастливчиков, которые смогут принять в ней участие. Я не смогу… из-за этой проклятой лодыжки. Вот незадача!