Когда я отдавала ей мои чулки, я забыла, что это единственная черная пара без дырок, какая у меня есть, но я все равно рада, что отдала их ей, потому что меня мучила бы совесть, если бы я этого не сделала. Когда она ушла, бедняжка, такая гордая и счастливая, я вспомнила, что больше мне нечего надеть, кроме отвратительных полосатых красно-синих чулок. Тетушка Марта связала их для меня прошлой зимой из пряжи, которую прислала нам миссис Бэрр из Верхнего Глена. Это была ужасно жесткая пряжа и вся в узлах, и я никогда не видела, чтобы дети самой миссис Бэрр носили вещи из такой пряжи. Но Мэри Ванс говорит, что миссис Бэрр отдает священнику всякую дрянь, которую не может использовать или съесть сама, и думает, будто все это должно засчитываться как та часть жалованья, которую ее муж обязался платить, но никогда не платит.
Я просто была не в силах надеть эти кошмарные чулки. Они такие безобразно некрасивые, грубые и кусачие. И все стали бы меня из-за них дразнить. Сначала я хотела притвориться больной, чтобы не идти в церковь на следующий день, но потом решила, что не могу так поступить. Это была бы ложь, а папа, когда говорил с нами после смерти мамы, сказал, что мы никогда, никогда не должны лгать. Притворяться — это так же грешно, как лгать, хотя я знаю людей, которые живут прямо здесь, в Глене, и которые притворяются и, похоже, совсем не чувствуют себя плохо от этого. Я не стану называть имен, но я знаю, кто эти люди, и папа тоже знает.
Потом я сделала все, что могла, чтобы простудиться по-настоящему. Я стояла босиком на снегу в углу методистского кладбища, пока Джерри силой не вытащил меня из сугроба. Но мне это стояние в снегу никакого вреда не причинило, так что я никак не могла отвертеться и не ходить в церковь. Тогда я решила, что надену ботинки и пойду без чулок. Я не понимаю, почему это было так ужасно, ведь я очень тщательно вымыла ноги, чтобы они были такими же чистыми, как лицо, но, во всяком случае, папа в этом не виноват. Он сидел в кабинете и думал о своей проповеди и других божественных вещах. Я постаралась не попадаться ему на глаза с утра, а потом ушла в воскресную школу. Папа никогда не смотрит на ноги людей в церкви, так что и моих он, конечно, тоже не заметил, но все сплетницы заметили и много говорили об этом, и потому я пишу это письмо, чтобы объяснить, как было дело. Вероятно, я поступила очень плохо, раз все так говорят, и жалею об этом, и на этой неделе я ношу эти ужасные чулки, чтобы себя наказать, хотя папа купил мне две отличные новые пары, как только в понедельник утром открылся магазин мистера Флэгга. Но во всем виновата я одна, а если люди будут винить моего отца, после того как прочтут это письмо, то они не христиане, и мне нет дела до того, что они говорят.
И еще одно я хочу объяснить, прежде чем закончу это письмо. Мэри Ванс сказала мне, что мистер Эван Бойд обвиняет сыновей Лью Бакстера в краже картошки с его поля прошлой осенью. Они не трогали его картошку. Они очень бедные, но честные. Это сделали мы — Джерри, Карл и я. Уны с нами тогда не было. Мы даже не предполагали, что это кража. Нам просто надо было раздобыть несколько картофелин, чтобы сварить их вечером в Долине Радуг и съесть с нашей жареной треской. Поле мистера Бойда было ближе всего, на полпути между долиной и деревней, так что мы перелезли через изгородь и вытянули несколько плетей. Картошка была ужасно мелкая, потому что мистер Бойд внес мало удобрений, и нам пришлось вытянуть много плетей, прежде чем мы набрали столько, сколько было нужно, и к тому же размером они оказались не больше стеклянных шариков для игры. Уолтер и Ди Блайт ели эту картошку вместе с нами. Но они пришли тогда, когда мы уже ее сварили, и не знали, где мы ее взяли, так что их не в чем винить и виноваты только мы.
Мы не хотели ничего плохого, но если это была кража, то нам очень жаль, и мы заплатим за эту картошку мистеру Бойду, если он согласен подождать, пока мы вырастем. Сейчас у нас никогда не бывает денег, так как мы еще слишком маленькие, чтобы заработать, а тетушка Марта говорит, что все папино жалованье до последнего цента — даже когда ему платят регулярно, а это не всегда случается — уходит на ведение домашнего хозяйства. Но мистер Бойд не должен впредь обвинять мальчиков Лью Бакстера, которые тут ни при чем, и создавать им дурную славу.
С уважением,
Фейт Мередит
— Знаете, Сюзан, после смерти я собираюсь возвращаться на землю каждый раз, когда в этом саду зацветут нарциссы, — сказала Аня восторженным тоном. — Никто, вероятно, не увидит меня, но я буду здесь. Если кто-нибудь окажется в саду в это время — а я думаю, что приду сюда в такой же вечер, как нынешний… но, может быть, это произойдет с наступлением рассвета… прелестного бледно-розового весеннего рассвета, — он просто увидит, что нарциссы отчаянно кивают головками, словно под могучим порывом ветра, но на самом деле это буду я.
— Миссис докторша, дорогая, не может быть сомнения в том, что после смерти вы не будете думать о таких пустых мирских вещах, как нарциссы, — возразила Сюзан. — И я не верю в привидения, видимые или невидимые.
— О, Сюзан, я не буду привидением! Это так ужасно звучит. Я буду просто собой. И я пробегу по саду в сумерки, утренние или вечерние, и увижу все уголки, которые люблю. Вы помните, Сюзан, как я страдала, когда нам пришлось уехать из нашего маленького Дома Мечты? Я думала, что никогда не полюблю Инглсайд так сильно, как любила тот домик. Но полюбила. Я люблю здесь каждый клочок земли, каждое дерево, каждый камень.
— Мне и самой, пожалуй, нравится это место, — сказала Сюзан, которая умерла бы, если бы ей пришлось его покинуть, — но мы не должны слишком привязываться ни к чему земному, миссис докторша, дорогая. Случаются иногда и пожары, и землетрясения. Так что мы всегда должны быть готовы ко всему. Дом Тома Макаллистера на той стороне гавани сгорел ночью, трое суток назад. Некоторые утверждают, будто Том сам поджег дом, чтобы получить страховку. Может быть, так и было, а может быть, нет. Но я сразу же посоветовала доктору проверить наши дымоходы. Береженого Бог бережет. Но я вижу, что миссис Эллиот подходит к нашим воротам с таким видом, будто за ней посылали и она не могла не прийти.
— Аня, душенька, вы видели сегодняшнюю газету?
Голос мисс Корнелии дрожал, отчасти от волнения, отчасти оттого, что она слишком быстро шла от магазина и запыхалась.
Аня склонилась над нарциссами, чтобы скрыть улыбку. Вместе с Гилбертом она в тот день беззаботно и от души посмеялась над первой полосой газеты, но ей было хорошо известно, что дорогая мисс Корнелия воспринимает произошедшее почти как трагедию и не следует задевать ее чувства никаким проявлением легкомыслия.
— Ну не ужас ли? Что же нам делать? — спросила мисс Корнелия в отчаянии.
Хотя мисс Корнелия уверяла, что никогда больше не будет принимать близко к сердцу выходки детей священника, не волноваться она не могла.
Аня провела ее на крыльцо, где сидела с вязанием Сюзан, а с двух сторон от нее Ширли и Рилла водили пальцем по строкам в своих букварях. Сюзан вязала уже вторую пару чулок для Фейт. Сюзан, в отличие от мисс Корнелии, никогда не беспокоилась о несчастном человечестве. Она просто делала для его блага то, что могла, и безмятежно оставляла все другие заботы о нем Высшим Силам.