Но восстановленный файл «Melancholisch Schund» все же стоит открыть.
Чем больше я читаю его, тем больше кажусь себе одной из пасторальных японок с открытки: той, что сидит чуть дальше от моря, чем ее подруга. Мне остается только следить за тем, как где-то у горизонта проплывает лайнер пароходной компании «Messageries-Maritimes», сверкающий множеством огней. Где-то там, на одной из палуб, прогуливается моя жизнь до Талего, местами — забавная, местами — невыносимая, местами — исполненная надежд, но это — не самые важные определения.
Моя прошлая жизнь — понятна и управляема.
В ней нет места сверхъестественному, если, конечно, речь не идет о сверхъестественной гордыне, строптивости, себялюбии и эгоизме ВПЗР. Я пытаюсь вычислить, сколько же времени прошло с того момента, как «Pilar-44» пришвартовалась к острову и мы оказались в объятьях гребаного Талего. По всему выходит — не больше недели.
А мне кажется, что прошла вечность.
Или… ровно столько времени, сколько ВПЗР тратит на написание двух третей любого из своих романов. Обычно это растягивается на долгие месяцы, и возникает хроническая усталость, тянущая за собой ненависть к опостылевшим героям. Настолько сильную, что оставшуюся треть она попросту сливает за пару недель.
В каком месте сюжета я нахожусь?
Что, если уже пришло время возненавидеть меня и слить за ненадобностью?
Нет-нет, — успокаиваю я себя, прошло слишком мало времени, чтобы ненависть стала всеобъемлющей. Неделя, всего лишь неделя.
Неделя ровно ничего не значит. Для Питера. И наверное, для Мадрида с его футбольной командой и солнечными сторонами улиц, где улыбки самых красивых женщин раздаются просто так. Она ничего не значит для Валенсии с ее футбольной командой и букмекерскими конторами. Даже для Санта-Полы, где место красавца-катера «Ballena» всегда занято старым корытом «Pilar-44». Но о том, как движется время на Талего, мне неизвестно ничего.
Здесь что-то не так.
Здесь всё — не так.
Отросшие больше положенного волосы ВПЗР, темные корни вперемешку с пегими, — их я видела в телескоп и подумала тогда: так отрасти за неделю они не могли, этим выползшим корням не меньше месяца. Или двух, раньше ВПЗР никогда так себя не запускала. Я… Я не позволяла ей запустить себя. Почему же теперь позволила?
Этот вопрос волнует меня не меньше, чем относительность времени на Талего. Или возможное напластование одного времени на другое (и такие идиотские мысли приходят мне в голову). Будучи там, наверху, и глядя в телескоп, я наблюдала за одной ВПЗР, а спустившись, увидела другую. Ну не совсем другую, — изменения не криминальны, незначительны, всего лишь маленькая деталь. Но эта деталь (вкупе со всеми другими мелкими деталями) то и дело разрушает стройную и безмятежную картину восприятия действительности. Эта деталь внедряется в сознание, как червяк в яблоко, и медленно, но верно разрушает его. Страшно подумать, сколько таких червей копошится сейчас в моей голове!..
Я ощущаю это почти физически, так же, как и запах можжевельника, преследующий меня, куда бы я ни пошла: в ванную, в салон или на кухню. Я даже приоткрываю входную дверь и несколько минут стою на пороге, рассеянно глядя на улицу.
Она, как обычно, пустынна. Еще пустыннее, чем обычно.
Ни кошек, ни Кико, ни велосипеда.
Солнца тоже нет, и все до единого запахи, кроме можжевелового, исчезли. Но о том, какими они были (если они вообще были), я могу судить лишь умозрительно. Проще будет вернуться и набрать в поисковике файла «Lost, Angry & Unlucky» слово «запах». Наверняка что-то да выползет. Или лучше покопаться в файле «Melancholisch Schund» (восстановлен), где с большей или меньшей степенью достоверности описана моя нормальная, еще не искаженная гребаным Талего жизнь, — и выудить описание запахов оттуда?..
Возможно, я найду что-то подходящее случаю, — но где и когда прошла та черта, за которой реальность начала неуловимо меняться, а вместе с ней стали меняться и исчезать один за другим запахи?
• В тот самый момент, когда мы никого здесь не обнаружили, кроме кошек и хорошо протопленного дома?
— Нет. Это странно, не более. Иногда люди исчезает из своей собственной жизни, не объясняя почему они это сделали.
• В тот самый момент, когда мы нашли в океанариуме тело Маноло?
— Тоже нет. Это страшно, не более. Иногда люди сталкиваются с преступлениями, совершенными другими людьми, — убийствами и прочей гадостью, и в этот раз мертвец достался нам.
• В тот самый момент, когда я обнаружила, что лодки умеют мгновенно стареть, стоит лишь к ним прикоснуться?..
— Может быть. Мне нужна была лодка, чтобы убраться отсюда, а Талего это не понравилось.
До этого он находился в тени и никак не проявлял свой нрав, он старался быть обычным мелкотравчатым средиземноморским островком. Местом на карте, где никогда и ничего не случается. Где никто не смеет родиться и никто не смеет умереть, потому что родиться или умереть в подобной дыре означало бы стать таким же унылым говном, как и сама эта дыра.
Скука.
СкукаСкукаСкукаСКУКАскука
Вот слово, которое полностью определяет сущность Талего.
Строительство океанариума оказалось безнадежным делом — даже рыба не захотела жить здесь, добровольно покончила жизнь самоубийством, не доплыв до места назначения. Кошки могли бы сделать то же самое — но не сделали; в отличие от рыб, в отличие от людей они самодостаточны. В крайнем случае, они могут поиграть со своим хвостом. О зимней талежской (талеговской?) скуке говорил мне старина Фернандо-Рамон, не самый веселый человек в мире, а попросту — неотесанный испанский мужлан. Об этом сказали бы мне и все остальные, ныне отсутствующие, но их отсутствие как раз-то и красноречивее всяких слов. Лишь один человек отзывался о Талего с нескрываемой симпатией: Игнасио Фариас. И то, наверное, только потому, что он здесь не живет. Скорее всего, приезжает на пару недель в августе, в период сезонных отпусков, когда Мадрид задыхается от жары. Или вовсе не приезжает, а дом сдает в аренду, как сдал его нам. И тогда восторженные отзывы о Талего можно считать элементом наспех продуманной пиар-компании, единственная цель которой — срубить побольше бабла с материковых лохов…
Цена, назначенная Игнасио за «дом с чайной розой на окне», была вполне щадящей. Даже учитывая разразившийся в мире кризис. Она была минимальной.
Значит, ему и вправду нравится Талего, и он был бы счастлив приобщить к гребаному острову как можно большее количество людей.
ВПЗР тоже нравится Талего. Он понравился ей сразу, с самого начала, с прошлого лета, — и эта симпатия, нисколько не видоизменившись, продержалась до января.
Такого отношения я что-то не припомню.
Ни к чему, кроме себя любимой. Себя, любимую, можно целовать в жопу