Малыш плюнул на пол.
— Вылижи.
У Бруно Царштейна закружилась голова. Казалось, он вот-вот упадет в обморок. Он как зачарованный смотрел на слизистый комок на полу бункера. Нам всем приходилось вылизывать плевки. Мы знали, что шевелится в теле Царштейна.
Малыш схватил его и швырнул на пол.
— Лижи, товарищ комиссар-убийца!
Легионер кольнул его штыком в шею.
— Ищите и обрящете, — хрипло сказал он. — Аллах велик.
Царштейна начало рвать. Казалось, его желудок выворачивается наизнанку.
— Черт возьми, — спокойно сказал Легионер. — За такие вещи в Фагене сурово наказывали!
Он пнул энкаведиста в бок, и тот покатился по полу.
Легионер с доверительным видом наклонился над ним.
— Твои собратья-эсэсовцы кастрировали меня кухонным ножом в сортире. Видел когда-нибудь что-то подобное?
— Нет, герр солдат.
— Господи, до чего ж ты невинен! — Голос Легионера резал, как нож. Звук его я помню по сей день. — Скольких ты кастрировал в своих концлагерях?
— Ни одного немца, герр солдат. Только антисоциальных элементов.
Воцарилось зловещее, почти дьявольское молчание. Комиссар пополз к остальным пленным, но они, его товарищи, попятились в ужасе.
— Значит, только антисоциальных элементов, — сказал Легионер, словно думая вслух. Слово «антисоциальных» он произнес со смаком. Потом яростно закричал: — Вставай, отродье шлюхи, а то освежую заживо!
И стал пинать комиссара, который пытался защищаться вытянутыми руками.
— Говоришь «антисоциальных», проклятый ублюдок? В глазах твоих собратьев-эсэсовцев мы все здесь антисоциальные. Думаешь, это дает тебе право считать нас полулюдьми? Снимите с него брюки! — рявкнул он.
Малыш и Плутон буквально содрали одежду с комиссара, который громко вопил, будто испуганное животное.
Легионер достал боевой нож и попробовал большим пальцем остроту лезвия.
Тут бункер огласила отрывистая команда:
— Отделение, смирно!
Мы, вздрогнув, повиновались.
В дверях бункера стояли гауптман фон Барринг, лейтенант Бендер и Старик. Неторопливо стряхивая снег с шинели, фон Барринг сделал несколько шагов вперед. Равнодушно посмотрел на пленных и полуголого, пытавшегося спрятаться комиссара.
— Кончайте, ребята. — Фон Барринг повернулся к нам. — Пленных нужно отправить в штаб полка. Забыли?
Порта начал объяснять, но фон Барринг оборвал его.
— Ладно-ладно, Порта, я знаю, что ты скажешь. — Указал на пленных. — С этими людьми разберутся, будьте уверены, но мы не палачи. Запомните это, и чтоб я больше не видел ничего подобного. На сей раз оставим случившееся без внимания.
— Неужели мы не можем их наказать? — упорствовал Порта.
— Нет, предоставьте это штабу. — Фон Барринг кивнул Старику, тот подозвал нескольких пехотинцев из Шестьдесят седьмого полка. — Отведите пленных в тыл, — приказал фон Барринг унтер-офицеру. — Головой отвечаешь за их безопасность.
Когда пленные выходили, Малыш ткнул комиссара штыком в бедро. Тот громко вскрикнул.
— Это что такое? — угрожающе спросил фон Барринг.
— Один из пленных наступил на гвоздь, — с невинным видом ответил Порта.
Фон Барринг и Бендер, не сказав ни слова, вышли из бункера.
— Черт возьми, — выругался Легионер, — мы только вошли во вкус. Почему фон Барринг вечно вмешивается в наши развлечения?
— Тут нечестное соперничество, — объявил Порта и злобно посмотрел на Старика. — Твоя работа? Ты донес фон Баррингу, так ведь?
— Да, я, — твердо ответил Старик. — Вы все сделали бы то же самое, если б не лишились рассудка.
— Следующий комиссар, который попадется мне в руки, сразу же получит пулю в затылок, — объявил Малыш, потрясая пистолетом.
— Может, нам позволят разделаться с этими грязными псами, когда Хинка побеседует с ними частным образом, — задумчиво произнес Легионер.
Боевая группа с громадным трудом шла по непроходимой местности. Мы стонали, спотыкались, шатались в снегу, который словно бы всасывал нас при каждом шаге.
Вскоре самые слабые стали бросаться с плачем в снег и отказывались идти дальше. Их колотили прикладами, пока они не поднимались. На заснеженном ландшафте мы походили на отряд маленьких, черных муравьев.
Нам приходилось сражаться за каждое село. Когда мы думали, что выбили противника, русские снова набрасывались на нас, как волки.
Пятая рота вошла в колхоз чуть южнее Джурдженджи. Мы совершенно выбились из сил. Сняли шинели, снаряжение и повалились на солому. Потом раздались выстрелы. Яростные очереди из русских автоматов. Послышались крики и вопли.
— Иван, Иван, тревога, тревога! — закричали часовые. Мы бросились в укрытие, стреляя по сибирским стрелкам, которые надвигались со всех сторон.
— Выходи! — крикнул Старик, схватив автомат и несколько гранат. И выскочил из дома без шинели и кепи.
Мы беспорядочно засуетились, но через несколько секунд были снаружи, в темноте.
Искавший вшей Плутон выскочил голым до пояса. Побежал с автоматом вокруг дома и наткнулся на трех русских. Те повисли на нем, пытаясь заколоть его ножами. Заревев по-бычьи, он стал отбиваться ногами, кусаться и стрелять. Один из русских пополз по двору на брюхе. Двух других он схватил за горло и отшвырнул. Одному располосовал грудь автоматной очередью, другой упал в снег с ножом по рукоятку в груди.
Порта и Легионер, бранясь, яростно отбивались автоматами, словно дубинками.
— Вот тебе, красная сволочь! — выкрикнул Порта и ударил сибиряка по голове в меховой шапке.
— Аллах акбар! — раздался клич Легионера.
Малыш бросился в кучу невысоких сибиряков, размахивая, будто косой, казачьей саблей. Он наточил ее с обеих сторон.
Полегло больше трети роты, прежде чем мы заставили сибиряков отступить. И снова поплелись по белому аду. Боевая группа медленно, но верно редела. Большая ее часть лежала мерзлыми трупами по всей белой пустыне. Над ними постепенно вырастали сугробы, похожие на могильные холмики.
Село Джурдженджи представляло собой забытое Богом место с колхозом и железнодорожной линией с северной стороны. Там приходилось взрывать каждый холмик и сражаться за каждый дом. Никто из сибирских стрелков не сдавался. Все они полегли в рукопашном бою. Ни один не отступил ни на шаг.
В Джурдженджи погиб Мёллер, наш святоша. Умер он на руках у Малыша и Порты за штабелем железнодорожных шпал. По иронии судьбы «Отче наш» прочел над ним Порта. Мы забросали его снегом и снова пустились в тяжелый путь.
Мы до того устали, что бросали товарищей в снегу, если они не могли устоять перед искушением зарыться в него и уснуть навсегда.