— Ну, началось. Самая очаровательная и привлекательная. Как в фильме, в натуре, или в басне. Кукушка хвалит петуха! — Гусев усмехнулся.
— Не влезай, — осадила его Екатерина.
Она действительно выглядела прекрасно. Полнота не портила ее фигуру. Ни морщинки на в меру подкрашенном лице, аккуратная прическа, притягательные завитушки светлых волос на висках, обтягивающее, но не откровенное платье, ухоженные руки, пальцы без накладных ногтей, но красивые.
— Хороша, слов нет.
— Вот, Гусь! — Екатерина повернулась к Николаю. — Учись, как надо с женщинами обращаться, а то наши мужики, как зайдут в магазин, только и могут: «Катька, водки дай!»
— Проходите, гости дорогие, — предложил Николаев.
— Сразу видно, что сидели одни мужики, — заявила Марина Викторовна и сказала дочери: — Давай-ка, Катя, приведем стол в порядок. Пепельницу в ведро и во двор. Задымили весь дом! Бутылку пустую туда же. Самогон убирай, я закуску сменю.
— Началось, — проговорил Петрович. — Если хочешь испортить вечер, позови баб.
— А ты не ворчи, старый, — отрезала Марина Викторовна. — Лучше дров еще принеси, прохладно.
Через полчаса женщины навели порядок. Стол был накрыт заново. Марина Викторовна разложила по тарелкам еще горячее картофельное пюре с котлетами, убрала консервы, аккуратно нарезала колбасу. Катя сделала бутерброды. На столе появилась бутылка водки и шампанское. Остался там и недопитый самогон.
Марина Викторовна спросила Гусева:
— Ты как, Коля?
— А что я? — удивился тот.
— В норме?
— В полной.
— Супругу не хочешь пригласить?
— Нет! — отрезал Николай.
— Ну и ладно, дело твое. Разливай, Степан, — велела она мужу.
Николаев открыл шипучее вино и разлил его в фужеры, которые достала из буфета Катя. Сам хозяин дома, разумеется, напрочь забыл о них. Все понемногу выпили.
Екатерина все чаще бросала взгляды на Романа. Она улыбалась, когда Николаев отвечал ей.
— Глядите, а Катька никак запала на Ромку, — заявил Гусев.
— Что ты такое говоришь, Коля? — так же улыбаясь, воскликнула Марина Викторовна и обратилась к Николаеву: — Ты бы рассказал, Рома, где и как служил. А то у нас тут в селе разговоров о тебе много. Мол, воевал, ранен был, поэтому и уволился.
— О ранении и увольнении Петрович рассказал?
— А что в этом такого? Правду, Рома, от людей не утаишь.
— Служил, тетя Марина, нормально. Под Москвой прапорщиком. Пришлось повоевать, но немного. Ранение получил легкое и случайно. Так что ничего героического. А списали даже не потому, что не годен для дальнейшей службы. Повод хороший нашли — ранение. Сейчас же повсюду сокращение идет.
— Так и не женился? — спросила Екатерина.
Гусеву не надо было пить водку.
Он начал быстро пьянеть и понес чепуху:
— Как же он, Катька, женился бы, если ждал, когда ты разберешься с мужем, а теперь вот с хахалем?
Николаев одернул друга:
— Коля, помолчи!
— Вот, правда-матка глаза режет. Ладно, заткнулся. Я кто? Пустое место. Это Рома у нас герой, а я — олень рогатый.
Петрович вздохнул и заявил:
— Перебор вышел.
Марина Викторовна толкнула мужа локтем:
— Говорила тебе, куда два литра первача несешь? Вот и получай перебор.
— Тихо! — крикнул Гусев. — Гулять будем. А где и как он служил, я сейчас покажу. В Подмосковье, ага?!
— Ты что, Коля? — спросил Николаев.
— Я-то ничего, а ты зря скромника корчишь! Я же видел твой китель с орденскими колодками и посчитал. Да! — Он пошатнулся, но все-таки сумел повернуться к Воронцовым. — Посчитал, шесть! — Николай поднял палец. — Шесть боевых орденов и одиннадцать медалей. Как вам награды? За службу в тылу, за одну войну в Чечне столько не дадут. А это что значит? Выходит, что Рома наш в спецназе служил или в других особых войсках. Ранен он был не легко и не случайно. В бою ранение получил. Тяжелое, отчего и комиссовали. Вот и говорю, что герой наш Рома. Не то что я. Но хрен со мной. Гуляем по полной. Я пошел за гармонью, пить и петь будем. До утра, назло всем нашим врагам и бабам.
Петрович поддержал Николая:
— Вот это правильно, Коля, ступай за гармонью.
— Я быстро. Но и ты, тетя Марина, еще самогону доставь. Какие песни без выпивки? — Он споткнулся. — Твою мать! Ведет чего-то. Но я разойдусь. Все будет охренительно, так, что народ позавидует. Пошел я. Да не держи меня, Петрович. Друг мой приехал. Можно сказать, единственный близкий человек, за которого я любого на куски порву. А кто против Ромы хоть слово ляпнет, того землю жрать заставлю. Базар не пустой. Я за слова отвечаю!
Петрович и Марина Викторовна вывели Николая во двор и буквально поволокли его домой.
В комнате остались Николаев и Екатерина.
— Рома, Колька правду сказал?
— Нашла кого слушать. Откуда ему знать о моей жизни, о службе?
— Так он же награды видел!
— Не знаю, когда успел. Я китель повесил часа два назад, чтобы не мялся. А колодки? Так там половина юбилейных медалей. Да и в них ли дело?
Екатерина проговорила:
— Ты так и не ответил на мой вопрос, Рома.
— Насчет того, женат или холост?
— Да.
— Холост и женат никогда не был.
— Почему?
— Не сложилось, не встретил той, которую полюбил ты.
— Понятно. — Екатерина отвела глаза в сторону.
В это время сигналом вызова прозвучал сотовый телефон Николаева.
Роман удивился:
— А это кто?
Екатерина прищурилась и заявила:
— Наверное, женщина, которую ты так и не смог полюбить.
Николаев посмотрел на дисплей. На нем светилась буква «С». Звонил подполковник Седов.
— Интересно. Слушаю!
— Здесь Седой!
— Рад тебя слышать, командир. Что-нибудь случилось?
— Как доехал?
— Ну, раз дома, то нормально.
— Чем занимаешься?
— В гости соседи пришли, отмечаем возвращение в родные пенаты.
— Адекватно воспринимать реальность можешь?
— Да.
— Тогда слушай и запоминай. Белоногову удалось изменить решение по тебе.
— Я могу вернуться в отряд?
— Пока нет! Но тебя не уволили, а вывели за штат. Формальный повод — невозможность немедленно предоставить постоянное жилье. Три месяца тебе будут платить как раньше, потом — только за звание. Служебная квартира, оплата, понятно, за тобой. Заключение медицинской комиссии забрали наши врачи. Через год новый полный осмотр. Так что недолго тебе отдыхать на гражданке. Ты понял меня?