— Чем вы тут занимаетесь?! — Игорь коротко саданул племяннице по юбке. Копошащаяся там женщина вывалилась наружу и распласталась на полу.
Застигнутый врасплох правитель попятился, вскочил, блестя своим влажным напряженным достоинством, закрутил головой, ища оружие, спохватился, схватился за перстень на руке…
— Только шевельнись! — подскочил к нему Малышев и приставил к горлу тесак для рубки капусты.
— Даже не дыши.
— Сейчас я вызову упырей, и они сожрут вас всех до единого… — пообещал епископ.
— Они нас, конечно, сожрут, — согласился Сергей, — но тебе будет уже все равно. Если здесь появится хоть одна некрасивая тварь, будь она хоть бабушкой кухарки, я сразу перережу тебе горло, а с остальным станем разбираться потом. Я ясно излагаю свою мысль?
— Хорошо, — успокаивающе поднял руки священник. — Хорошо, я не стану никого вызывать… Только не нужно портить мое тело.
— А руки убери за спину. Вот так… Тут у тебя из штанов веревочки торчат, так я попользуюсь, ладно? — и Малохин уже более весело добавил: — А штаны, чтобы не падали, ты руками подержишь, сзади. Как раз в удобном месте связаны…
— Боярыня где? — первым вспомнил про Юлю Варлам, кинулся к правителю и стиснул ему горло: — Где? Что ты с ней сделал?
— Внизу… — прохрипел священник. — Дверь у камина.
Боярин вместе с подоспевшим Росиным ринулись туда, и вскоре вернулись, неся девушку на руках — Варлам под плечи, а Костя за ноги.
— Что ты с ней сделал?! — опустив девушку на шкуры, молодой Батов схватился за уже окровавленный железный прут.
— Я в порядке, — слабым голосом произнесла Юля, но Варлам ее не слушал:
— Ты, схизматик!
— Тихо-тихо-тихо-тихо, — обхватив епископа за горло, Малохин начал пятиться, волоча его за собой. — Козла не трогать, он нам живой нужен!
— Да в порядке я, Варлам! — уже громче высказалась Юля. — Ничего он мне не сделал! Просто руки-ноги затекли, неделю у креста простоять… И дышать тяжело. Отлежусь только пару часиков, нормально все будет.
— Все в порядке с твоей кралей, боярин, — выставил вперед тесак Сергей. — Иди к ней, с ней все хорошо…
— Что ты так об этом выродке заботишься? — остановился-таки младший Батов.
— Потому, что домой хочу, в Каушту. И если господин епископ проводит нас до границы и отпустит на все четыре стороны, помахав на прощание рукой, я отпущу его целого и невредимого. А если он сам, или его люди начнут валять дурака, то перережу горло и будем отбиваться как в прошлый раз. Авось уйдем. Может, если ему кишки выпустить, то и нечисть к нам приставать не станет?
— Не трогайте его! — наконец-то пришла в себя певица и кинулась на выручку своему господину — Картышев еле успел поймать ее за руку:
— Ты куда, дура?! Он же тебя украл!
— Нет, я сама! — забилась Инга, пытаясь освободиться. — Сама! Не трогайте меня! Сама к нему пришла! Его не троньте!
— Дура, он же колдун! Он тебя заколдовал просто. Понимаешь? Заколдовал!
— Я люблю его, — заплакала Инга и опустилась перед дядюшкой на колени. — Отпусти меня к нему, Игорь, отпусти… Хочу быть с ним…
— Да не любишь ты его, дура! Это колдовство. Колдовство это. Он колдун, тебе каждый подтвердит. Знаешь, чего нам по его милости вытерпеть пришлось?
— Люблю…
— Вы не можете меня убить, — тихо сообщил епископ, глядя на это зрелище. — Только выпустить. И тогда я перебью вас всех, до единого.
— Хочешь, проверим? — Малохин поднес нож к его горлу и ощутимо нажал.
— Не нужно, — покачал головой священник. — Мне нравится это тело, и я собираюсь оставить его еще лет на двадцать. Я доведу вас до границы и отпущу на Русь, если вы сохраните мое тело в целости и сохранности.
* * *
Замкового начетника опять не нашли. Как сквозь землю провалился. А сам епископ заявил, что про казну свою ничего не знает, хранит ее начетник и никому про это не докладывает. Ему мало кто поверил, но пытать не стали. Отчасти потому, что обещали не трогать, а отчасти опасаясь, что не выдержав пытки, колдун созовет окрестную нечисть, предпочтя мукам смерть. Всю прочую дворню — и воинов, и челядь, загнали в подвал, в погреб, соседний тому, в котором сидели сами, и заперли там, задвинув засов и подперев парой высоких кухонных чурбаков.
Грабили обитель дерптского епископа на этот раз обстоятельно и рачительно, укладывая выбранное барахло на телеги. Собрали не только золото и серебро, но и самые красивые кубки и кувшины из меди и латуни, кое-какую одежонку и все оружие. Специально для Юли, которая после недельного стояния на кресте все еще не могла ходить, скатали в зале хозяина все ковры, а самого хозяина замотали в медвежью шкуру — дабы и не замерз, и не дергался понапрасну.
Караван из семи телег выехал из ворот рано утром, но двинулся не в сторону Псково-Печерского монастыря, где налетчиков наверняка ждали до сих пор, и где им пришлось бы прорываться силой, с вероятной необходимостью бросить добычу. Нет, Зализа приказал Прославу вести обоз на Пярсикиви, куда они и вышли тем же днем в поздние сумерки.
Разбежаться из рыбацкой деревни народ, вестимо, не успел, сопротивляться тоже не мог: ну куда засечному наряду в десяток престарелых латников супротив трех десятков крепких воинов кидаться? Позапирались в избах, понимая, что против топора либо тарана дверь все одно не защитит.
Но на этот раз нищета рыбацкая русских не заинтересовала ничуть. Гости лихие выбрали три баркаса покрепче, и принялись перегружать на них содержимое обозных телег. Среди прочего имущества выгрузили и дерптского епископа.
— Руки развяжи, — попросил священник Малохина. — Затекли, не чувствую совсем.
— А не учудишь?
— Да где уже теперь? — хмыкнул епископ. — Я свое слово выполнил, до границы вас довез.
— Кто кого?
— Инга! — окликнул певунью здешний правитель.
Девушка вывернулась из руки дядюшки, кинулась к нему и повисла на шее.
— Ты куда?! — кинулся следом Игорь.
— Оставь, Картышев, — покачал головой священник. — Дай хоть попрощаться…
— Ты на нее чары наведешь, а мне потом…
— Все равно увозишь! Попрощаться дай.
— Не подходи! — по змеиному зашипела, обернувшись, певица.
Игорь что-то недовольно буркнул, но оттаскивать племянницу силой не стал.
— С тобой хочу остаться, с тобой, — лихорадочно начала целовать лицо дерптского епископа певица.
— Я тебя найду, — пообещал правитель. — Обязательно. Услышишь мой голос — не бойся. Это я. Года через два сам найду. Или позову. Руки мне развяжи…
Инга повернулась к Сергею, выдернула у него из ножен косарь, располосовала стягивающие руки священника веревки. Тот, морщась, поднес ладони к лицу, покрутил кисти в суставах. Потом снял один из перстней и одел его певице на палец: