– Как смеешь ты, – замахнулся на Андрея кто-то из свиты.
– Не трогайте его, – остановил архимандрит.
– А разве сей холоп не в больнице лежал монастырской?
– В больнице, в больнице, – с рассеянным видом ответил Иоасаф.
– Как же он очутился за стенами крепости? – не отставал любопытный.
– Господь даровал ему исцеление, – пояснил архимандрит. – И мы направили его на вылазку. Как он, выживет? – спросил архимандрит у Андрея.
– Выживет, – сказал инок.
– Уж постарайся. Мы не оставим тебя своей милостью, – произнес Иоасаф.
– Со вторым дело похуже, – продолжал Андрей. – Боюсь, ничего сделать нельзя.
– Кто он, второй? – спросил архимандрит, оглядывая избу.
– Сие неведомо, святой отец, – выступил вперед Аникей. – Думаю, он не из крепости, а с воли.
– Желаю его видеть.
– Пожалуйте сюда, святой отец, – указал Аникей.
Архимандрит пошел за Багровым в другую часть избы.
– Антипушка! Голова непутевая! – через мгновение донесся возглас Иоасафа.
Когда архимандрит вернулся к свите, глаза его были красны.
– Я готов употребить все свое искусство… – важно выступил вперед пузатый лекарь, пользовавший обоих воевод и привезенный Иоасафом специально для Ивана.
– Ему уже ничем не помочь, – дерзко перебил его инок.
В избу с криком вбежала Наталья.
– Где, где он?
Заметив Ивана, лежащего без сознания, она оттолкнула Андрея, кого-то из архимандритовой свиты и припала к груди Крашенинникова.
– Сокол мой ясный! – запричитала она. – Только в себя пришел, только хворь одолел – и снова в бой ринулся. Не уходи, не покидай меня!
Сознание юного богатыря находилось между жизнью и смертью. Какие-то полузабытые образы витали перед ним. Он летел по поднебесью на птице дивной, и вдруг крылья ее начали тлеть. Жара вскоре сделалась невыносимой.
– Пить, – прохрипел Иван.
Наталья метнулась к ведру с водой.
– Нельзя, – остановил ее Андрей. – Он в живот ранен. Глотнет – сразу помрет.
– Птица, птица, – продолжал бредить Крашенинников. – Птица… в небо меня несет…
– Бредит, – сказал лекарь.
– Простите меня, гости высокие, но раненому покой полный нужен, – в пояс поклонившись, произнес инок Андрей. – Иначе помрет, не спасти его.
– Дело говорит он, – сказал архимандрит и, подавая пример остальным, первым направился к выходу.
Комната быстро опустела. Наташа стояла у изголовья Ивана с полными слез глазами.
– Иди-тко и ты, Наталья, – мягко произнес Ани-кей. – Слезами горю не поможешь. Приходи ужо завтра, авось очнется твой богатырь.
Только глубокой ночью Крашенинников пришел в сознание.
– Теперь мы с тобой квиты, Ваня, – весело сказал Аникей, который возился у печки, что-то стряпая.
– Ты о чем? – спросил Крашенинников. Он сидел за столом, каждой клеточкой ощущая блаженное тепло, струящееся от гудящей печи.
– Допрежь ты меня вытащил из полымя, а теперь я тебя, – пояснил с улыбкой Аникей.
– И верно, – подтвердил Андрей. – Он ходил эти дни за тобой лучше, чем мать родная.
Наталья прибегала к ним несколько раз на дню. Ухаживала за Иваном, меняла повязки, подавала целебное питье, приготовленное Андреем…
Разъяренный неудачами, враг продолжал наседать на крепость. Однако главная опасность – грозная Трещера – перестала существовать.
Через некоторое время Иван встал на ноги – могучий организм взял свое.
Немного поправившись, он рассказал друзьям, как ходили они с Антипом по вражеским тылам, как сколачивали отряды, поднимали мужиков на борьбу с поляками. Очень печалился, что Антип погиб.
– Нам бы теперь три пары крыльев собрать, – развивал свои планы Крашенинников, – да снова в тыл вражий броситься. Я там знаю кой-кого. Всыпали бы перцу полякам!
– Посмотрим. С Иоасафом посоветуемся, – отвечал Аникей. – А ты как думаешь, Андрей?
– Полагаю, дел и в крепости хватит. А там, в тылу вражьем, вы разожгли с Антипом пожар, Ваня. Его теперь никому не погасить.
Начав выходить на улицу, Иван первым делом по-просил:
– Хочу на могилу Антипа сходить.
– Что ж, сходим, – откликнулся Аникей.
– Я дома посижу. Косится на меня монастырская братия, – произнес Андрей. – А тут еще лекарей местных против себя восстановил.
– Ну, посиди в избе. Пойдем вдвоем, – решил Аникей.
На улице было морозно. Вкусно пахло свежевыпавшим снежком. Крашенинников пошатывался от слабости. Он жадно глядел на подслеповатые оконца, покосившиеся плетни, лица встречных, худые от голода. И все показалось таким родным и близким, что за него, ей-богу, и жизнь не жаль было бы отдать.
Они пересекли центральную площадь, подошли к монастырскому подворью. Аникей что-то сказал стражнику негромко – Иван только разобрал слова «по повелению архимандрита…» – и калитка перед ними распахнулась.
Подошли к часовенке, при виде которой сердце Крашенинникова заколотилось: отсюда он полетел на чудных крыльях в ту памятную ночь…
– Вот здесь, – указал Аникей на маленький неогороженный холмик близ часовни. Неровно выбитая надпись на камне гласила, что тут похоронен раб Божий Антип, положивший живот свой в борьбе против лютого ворога, чтобы жила Русь святая.
– С почестями похоронили. Такова была воля архимандрита Иоасафа, – произнес Аникей после долгого молчания.
– Прощай, Антип, брат мой названый, – молвил Крашенинников и снял шапку.
Выглянуло после долгого перерыва солнце, и улица, по которой они возвращались, была оживленной. Люди повеселели, словно светило обещало близкое избавление от мук осады. Иные улыбались им, подходили поздравить Ивана с исцелением.
Когда до дома оставалось не так уж далеко, Аникей вдруг остановился:
– Гарью тянет.
– Обычное дело. Вражье ядро домишко либо сарай подожгло, – сказал Крашенинников.
Люди в крепости давно привыкли к непрерывному обстрелу вражеской артиллерии. Научились ловко пожары тушить. Созданы были специальные отряды тушильщиков, оснащенные баграми, крючьями да песком.
– Моя изба горит! – закричал вдруг Аникей и побежал.
Изо всех щелей приземистого дома валил дым. Багров рывком отворил дверь. В избе стоял чад – не продохнуть, но он смело ринулся внутрь.
Видимо, дом загорелся снаружи. Влажные бревна нехотя тлели.
Вдвоем они кое-как ликвидировали пожар, который не нанес большого урона. Крашенинников вышиб окошки, и дышать стало полегче.