— Константин Есенин, — тут же предложил в качестве рабочей версии удачливый сыщик, чем заставил взволноваться следователя.
Однако он тут же опроверг ее самым невероятным образом:
— Но поэт повесился в гостинице «Англетер» в двадцать пятом году.
Лисин досадливо пожевал губами, сплюнул в песок и предложил свой вариант:
— Тогда, быть может, Емельян Киркоров? Гасилов, находку в пакет. Прокуратуру известил?
Сотрудник прокуратуры, закончивший разговаривать с муровцем, спрятал телефон и поспешил к следователю.
— Конечно. Я разговаривал с Сидельниковым. Один из тех двоих, с кем в день убийства был Ляписов-младший, проживает в двух шагах отсюда. Второй — на другом конце города.
Труп по-прежнему оставался неустановленным. Если председатель суда и знал имя убитого, то не пожелал назвать его.
— Давай на ближний, — скомандовал Гасилову Лисин, усаживаясь за руль.
Через несколько минут они въехали в темный двор дома, стоявшего на окраине микрорайона и всего города, и поднялись на второй этаж. Гасилов нажал на кнопку звонка.
Дверь открыла молодая женщина с измученным взглядом, увидела живых людей и ободрилась. Складывалось впечатление, что из дома она не выходила уже около месяца. Хозяйка квартиры прислонила палец к губам, попросив тем самым не разговаривать громко, и указала на коляску, стоящую у входа.
Лисин послушно кивнул и свистящим шепотом спросил:
— Ваш муж дома?
Лицо женщины вновь погрустнело. Наверное, муж в этом доме — гость нечастый.
— Когда ушел?
— Вчера утром.
— Понятно. — Следователь почесал подбородок. — Во что он был одет?
Женщина вздохнула, словно рассказ о законном супруге доставлял ей больше неудовольствия, нежели приход в двенадцатом часу ночи незнакомых мужчин.
— Джинсы, куртка, рубашка…
— Джинсы черные?
— Голубые, — поправила женщина.
— Туфли коричневые? — продолжал говорить глупости следователь. — Остроносые такие…
— Кроссовки у него. В прошлом году покупали. Все деньги выложили.
— Куртка синяя?
— Зеленая, — ответила вдова.
Лисин тяжелым взглядом посмотрел на женщину, на коляску, принес извинения за поздний визит и сказал:
— Значит, мы ошиблись. — Они вышли из дома, и следователь распорядился: — Второй адрес, Гасилов! Садись сам за руль и гони туда!
— Я не понял, это один из тех, кто был с Ляписовым, да? Это он убит, что ли?!
— Хорошо соображаешь! Мчи на адрес, пока мы еще на одни похороны не опоздали…
Через несколько минут в кармане важняка запиликал мобильник.
«Сидельников», — решил он и ошибся.
— Лисин, вы знаете, где в Старооскольске находится «чертово колесо»?
— Послушайте! — резко заговорил побледневший следователь. — Если вы еще не повторили убийство, я прошу вас — остановитесь. Хватит крови.
— Колесо в рабочем состоянии.
Наступившая тишина означала, что связь отключена, а табло выдавало: «Абонент неизвестен».
Это была истинная правда. Абонент Лисину был совершенно незнаком. Разве что голос… Трудно вспомнить сейчас. Очень сложно.
— Где тут у вас «чертово колесо»? — глухо проронил следователь, даже не поворачивая голову к Гасилову.
— Ну-у… Это в другом направлении.
— Так езжай туда. Хотя нет. Поехали сначала по адресу.
Им открыла старушка-мать. Она с порога отругала сына, которого среди пришедших не было, обозвала Лисина и Гасилова блудняками и с грохотом захлопнула дверь.
— Теперь давай к колесу, — уже никуда не торопясь, приказал следователь. — И кликни Сидельникова, пусть тоже полюбуется.
Ночь пахла цветочной свежестью, хотя намеков на зелень еще не имелось. Но весна была уже тут, она властвовала беспредельно, вдыхала жизнь во все, что пробуждалось в это время.
Колесо как колесо. За десять рублей летом здесь и за сто в Москве можно крутануться на нем пару раз и поглазеть на город. Еще со студенческой поры, когда распитие спиртных напитков на улице каралось и без эпохальных законов, принятых в наши времена, а отмечать важные события было негде, Лисин знал, что за два оборота колеса вокруг собственной оси распиваются ровно две бутылки водки на четверых. Делать это можно спокойно, с чувством, не гнать и не сидеть, глазея на тару. К тому моменту, когда колесо завершало второй оборот, как раз прожевывались остатки огурца.
Ни ДНД тебе, ни укоризны со стороны общественности. Да и стоило такое удовольствие пятак за один оборот. Сорок копеек на всех за катание плюс восемь двадцать восемь за напиток. Итого — восемь шестьдесят восемь. Не такая уж великая сумма на четверых для празднования дня окончания сессии. Никого не интересовало, в каком состоянии молодые люди занимали свои места. Если же они спускались со ступеней порозовевшими и счастливыми — так кого Москва, спрашивается, не восхищала?!
Сейчас аттракцион, еще недавно внушавший людям чувство детского веселья, выглядел уныло и печально. Будка управления завалена снегом. Лишь сугроб, отодвинутый дверью и смятый так, словно его бок придавили лопатой, свидетельствовал о том, что здесь недавно кто-то побывал.
Лисин вынул из багажника «Волги» большой мощный фонарь с такой же рукоятью, как у портфеля, включил его и направил сначала на нижние беседки, потом на последующие. Наконец-то луч света дошел до верхней точки. Там висела беседка, ничем не отличающаяся от остальных по форме. Из нее свисала нога, согнутая в колене и обездвиженная. Слабый ветер едва шевелил штанину.
Такая картинка ввела Гасилова в транс. Он покачнулся, замер и даже перестал моргать.
— Вызывай оперативную группу, — сказал Лисин, выключая фонарь. — Вон едет Сидельников. У него разживемся чаем в термосе и парой булок.
Следователь был прав в своих догадках. Погибли те самые варвары, спутники Ляписова-младшего. Если верить показаниям Варравина, именно они забивали ногами его сестру.
Первый был убит на берегу тремя выстрелами, второй — четырьмя. То ли последний малый оказался живучим, то ли убийца воспылал к нему немалой злобой. Те же ранения в грудь и живот, а в голову на этот раз было сделано два выстрела.
— Ей-богу, за все бананы Африки я сейчас не поменялся бы местами с Андреем Ляписовым, — сказал, допивая чай из жестяного стакана, колпачка от термоса, Лисин.
— Бананы любите? — поинтересовался Сидельников.
— Терпеть не могу это мыло. Я люблю груши.
— Тогда почему не клянетесь всеми грушами Таджикистана? — буркнул Гасилов, уже отогревшийся чаем.