Спустя несколько дней на это событие откликнулась московская «Правда». Заметка была посвящена командующему северодвинской речной флотилии. В ней о Павлине Виноградове были такие слова:
«Его колоссальной энергии, силе организаторского таланта мы обязаны тем, что продвижение англо-французов к Котласу было приостановлено».
Командующий фронтом, ознакомив командиров и комиссаров с этой телеграммой, внес уточнение:
– Приостановлено, но не остановлено. Усекаете, товарищи?
Товарищи усекали. Никто другой останавливать их не будет. Больше некому. Все войска Красной армии задействованы на других фронтах, и не в последнюю очередь на Восточном фронте.
В штабе союзных войск, пережив неудачу на реке Северная Двина, в спешном порядке разработали новый план – наступление по Северной железной дороге в направлении Плесецк – Вологда.
К этому времени в Обозерской уже дислоцировался 339-й американский пехотный полк. В полку значительное количество рядовых составляли негры, чьи деды и прадеды помнили рабство. На русской земле американцы почувствовали себя хозяевами-рабовладельцами. Сразу же по прибытии из Архангельска они небольшими группами разбрелись по таежному поселку, где вокруг добротных изб небо заслоняли кряжистые сосны и ели-великаны, тяжелые гроздья поспевающей рябины заглядывали в окна.
Непрошеные гости бесцеремонно вламывались в дома, которые никогда не знали замков, устраивали обыски. Нет, они забирали не продукты – они были сыты. Они хватали вещи, которые имели высокую цену на рынках Нового Света. Интервенты снимали со стен иконы ювелирной работы, ружья и сабли, теперь годившиеся разве что в музей, – это с ними русские солдаты возвращались из дальних военных походов.
Интервенты выгребали из хозяйских сундуков старинные золотые и серебреные монеты, служившие украшением женской одежды.
– Это же не люди – черти безрогие. Истинный бог! – не уставал твердить православный священник отец Никодим, оставивший воспоминания потомкам.
Добрался он из Самоедов, где был его приход. Но как только он узнал, что в Обозерской разместился американский полк, а значит, эти самые негры начнут насильничать, сразу же вернулся домой, опасаясь за невестку и малолетних внучат. В молодости отец Никодим (в миру Корнюшин Никодим Матвеевич) служил на флоте, ходил по морям-океанам, видел, как янки разбойничали в Китае, среди них было немало чернокожих. Скольких китаянок они заразили сифилисом! Вот и поспешил отец Никодим предупредить обозерских девушек и женщин, неровен час – принесут иноземную заразу. Попробуй тогда от нее избавиться?
– Кто же они, черномазые дяволы? Откуда взялись? – возмущались обозерские женщины. – Никак из гиены огненной?
– Оттуда, бабоньки, оттуда, – им отвечали осторожные железнодорожные рабочие, здесь люди новые, но уже немало повидавшие на своем веку. Были среди них и бывшие матросы.
Вот матросы и вносили ясность:
– Это – янки. Они разного цвета. Любят виски и деньги. Не брезгуют и молодыми женщинами.
Но янки умели не только грабить, лакать виски, светлые, как родниковая вода, но по крепости не уступающие спирту. Сами северяне эту светлую воду, известную в Центральной России как водка, называли вином, а вино, виноградное или яблочное, называли «борматухой». «Борматуха» – напиток интеллигенции, к которой причисляли себя грамотные люди. Кто в северном крае осел надолго, переходили на вино, от вина – к разбою. В этом скоро убедились жители Обозерской. Американы за неимением виски лакали вино местного производства, сырьем для него был сахар.
Архангельский купец, уроженец Гамбурга Вильгельм Брандт в 1826 году неподалеку от своего дома построил шестиэтажное здание и устроил в нем сахарный завод. Пока из Швеции поступало сырье в виде корней сахарной свеклы, завод работал бесперебойно. Вильгельма Брандта деньги (любые) мало интересовали, его вполне устраивал бартер – сырье на сырье: свекла на лес-кругляк. Первоклассная шведская мебель, заполонившая Европу, была из корабельного леса Русского Севера, особо ценилась карельская береза.
С нашествием иностранных войск на Русский Север пьянство приняло обвальный характер. Бартер как таковой исчез. Не нужно было ничего ввозить, разве что пополнение для экспедиционного корпуса. От Бакарицы до Исакогорки склады были завалены боеприпасами. Переадресовывались транспорты, шедшие было в Европу для ведения боевых действий на Западном фронте. Теперь их, с боеприпасами, направляли в Мурманск, Онегу, Архангельск и даже в Мезень, куда в срочном порядке перебрасывались войска русского экспедиционного корпуса, ранее предназначавшегося для защиты Парижа.
На северной окраине Архангельской губернии спешно сосредотачивались разбросанные по Северу части Белой армии. Но все это были батальоны и роты не полного состава. Роты в сто двадцать человек назывались батальонами. На каждого младшего офицера припадало восемь солдат и четыре унтер-офицера. Даже взвод в десять человек на бумаге числился как рота. На роту полного состава полагалось обмундирование.
Особенно щедры были американцы. На солдата Белой армии благодаря военному министерству порой припадало по четыре комплекта обмундирования. Комплекты оседали на складах, что-то разворовывалось, что-то обменивалось на рыбу и на мясо оленей, но, прежде всего, на водку. Бутылка водки (по-местному «борматуха») стала эквивалентом денег. «Чайковки» и «моржовки» уже ничего не стоили.
Но янки – это же янки! – добром не разбрасываются. Все переводили на доллары – самую коварную валюту. Каждый бушлат и каждая пара ботинок оценивались в долларах. После войны Россия должна будет выплачивать Соединенным Штатам ценностями – золотом или же лесоматериалами, но лучше всего – территорией.
Еще летом семнадцатого года социалист Чайковский уже на следующий день после его назначения главой правительства Северной области согласился уступить Америке два миллиона гектаров корабельного леса.
Сделка состоялась в готели «Северная Пальмира». На заключение сделки прибыл из Лондона атташе американского посольства У.Х.Бакклер. Его интересовала местность вокруг Кожозера, откуда удобно будет в Онежский залив плотами сплавлять лес.
А пока предстояло, несмотря ни на какие расходы, собрать белое войско и подготовить его к наступательным действиям против Шестой Красной армии. Сейчас потребовался на Севере не двойник генерала Миллера, а сам генерал Миллер.
Уже в июле в Архангельске начались первые аресты. Схватили местного жителя Якова Симакова. Он работал на железной дороге путевым обходчиком. До строительства дороги Симаков промышлял в тайге: в летние месяцы рыбачил, из Об-озера пеньковыми сетями вылавливал пудовых щук, сбывал на онежском рынке. Зимой с другом и соседом Ваньчей Комлевым ходил на медведя.
Железная дорога, а вслед за ней и оккупация Севера внесли большие изменения в таежную жизнь обозерцев. Симакову пришлось до лучших времен забросить рыбалку и охоту. Железная дорога давала хороший заработок. Из Щукозерья привел свеловолосую девушку Груню, ей тогда едва исполнилось шестнадцать лет. Замуж было рано, и она самоходкой убежала к Яше. В августе ей предстояло рожать первенца. Роды были бы нормальными, если бы не янки.