При нем неотлучно находился генерал-майор Марушевский, заместитель командующего войсками Северной области. Он один знал, что Эммануил Миллер – это двойник генерал-лейтенанта Миллера. По дипломатическим каналам шла почта, предназначавшаяся Главнокомандующему войсками Северным фронтом и одновременно Главному начальнику Северного края. Поэтому Марушевский решительно вскрывал пакеты, которые адресовались не ему, а его начальнику.
Однажды двойник застал Марушевского в канцелярии главкома за вскрытием почты в присутствии капитана Самойло. Двойник вызверился на Марушевского:
– Как вы смеете вскрывать чужие письма?
– Это служебная переписка, – спокойно ответил генерал-майор. – Мне ваш брат поручил…
Двойник невольно выдал себя. «Так значит, это не тот Миллер», – догадался капитан. Но именно этот Миллер поручил ему встретиться с генерал-майором Самойло и предложить ему принять условия американского президента: продолжать службу в Красной армии, но состоять на денежном довольствии вооруженных сил армии США.
Тогда при передаче этих условий, выслушав капитана, Александр Александрович загадочно улыбнулся, всей пятерней привычно почесал коротко подстриженную бородку, покрутил головой:
– Ну и ну!
– Так что ему передать?
– Передай: «Меня к нему не допустили».
– Батя, не поверят. Я все-таки ваш приемный сын. После продолжительного лечения…
– Да, это так. Дешевая покупка. В случае не соглашусь – шантаж.
– И все же мне надо будет вернуться. Я у Миллера – агент.
– Мы подумаем. В штабе, по всей вероятности, работают люди Миллера. Могут спросить. Твердо держись одной линии: не подпустили, проверяют.
– Но я же тебя видел?
– Видел. А будут допытываться – говори: от меня ни на шаг не отходил матрос. А он человек страшный – чекист. У него особые полномочия. От самого Дзержинского… Тебе эта фамилия известна?
– Не только мне. Вся Америка наслышана…В газетах его портреты.
– Вот и хорошо. Рекламируют революцию.
Теперь, когда капитан Самойло был уверен, что все это время он имел дело не с генералом Миллером, а с его двойником, обстановку диктовали события. Интервенты начали наступление сразу на трех направлениях.
Американцам все чаще по морю шло подкрепление. Снимали войска с Западного фронта, грузили на английские транспорты, направляли в Беломорье.
В Северном крае, с оглядкой на грядущую зиму, солдаты 310-го инженерно-саперного полка строили сразу четыре аэродрома, три из них для гидросамолетов – один в устье Онеги на незатопляемой пойме; один на северном берегу Онежского полуострова в устье мелководной речки Солза, рядом с рыбацким поселком, третий – южнее Исакогорки, на лесном озере.
Строительство шло ускоренным темпом. На Двине саперы разгружали баржи с разнообразной авиационной техникой, оборудовали причалы. Применялось много металлических конструкций. Расширялись подъездные пути. Уже к началу октября тяжелые бомбардировщики-гидропланы наполняли тайгу надрывным гулом могучих моторов, незнакомым для здешних мест. Еще не наступил рассвет, а техники уже возились у машин. Прямо с кораблей в бочках подвозили бензин, под крылья подвешивали бомбы. С рассветом прогревали моторы, пилоты занимали свои места. При благоприятной погоде начинались полеты.
Англичане наугад сбрасывали бомбы на таежные поселки, куда еще не добрались наземные союзные войска. Там уже ночью могли появиться передовые разъезды красных.
К счастью, интервенты бомбили не каждый день, выбирали тихую ясную погоду. Но Арктика уже показывала свой свирепый нрав. Все чаще затяжные дожди сменялись снежными зарядами. На бойцах обледенелые шинели шуршали, как брезент, в сырой обуви, в окопах, где выступала коричневая болотная вода, коченели ноги. Вязали фашины из мелкорослого кустарника, бросали на дно окопов, но и фашины не были спасением. Негде было обсушиться и в тепле отдохнуть.
Был строгий приказ: костры жечь только в ночное время. Но понятно было и без приказа. Самолеты-разведчики бороздили небо, чуть ли не касаясь верхушек сосен, засекали цели для бомбометания. В ясную погоду довольно точно сбрасывали бомбы.
Под гул авиационных моторов союзники высаживали десанты, усиливали группировку наступающих. Каждый день заметно продвигались на юг. Боевые корабли обеспечивали пехоте артиллерийскую поддержку.
Шсстая Красная армия с трудом сдерживала нарастающий натиск интервентов. Командарм Самойло запрашивал штаб фронта, как скоро прибудет обещанный дивизион полевой артиллерии.
– Петроград пообещал, значит, будет, – отвечали по телеграфу со штаба фронта. – А пока – держитесь.
Армия держалась, несла потери в личном составе. Вместо трехбатарейного дивизиона по железной дороге была доставлена батарея тяжелых пушек-гаубиц из Кронштата и вагон боеприпасов.
Это уже весомая поддержка. Теперь, казалось, Северная Двина южнее устья Ваги была под защитой. Но быстроходные катера интервентов прорвались к Шенкурску и высадили крупный десант.
А дожди все усиливались, переходя в снег…
Шестой Красной армии в некоторой мере помогала дождливая осень. Но дожди, хоть и считались нейтральными для воюющих сторон, в равной степени досаждали всем, особенно тем, кто был плохо обмундирован и не накормлен.
С ночи на лесной массив крупными хлопьями падал мокрый снег. Слева от железной дороги до самой Ваги стояла хрупкая тишина. Под соснами, едва притрушенными снегом, чавкала вода.
Двое – невысокого роста прапорщик в брезентовом плаще и проводник из лесного патруля, двигались напрямик, звериным чутьем угадывая, что идут строго на юг.
О дороге не могло быть и речи, так как ее никогда тут и не было. Это вечная глухомань – укромное место для беглых каторжан. Даже охотники на лося и медведя эту глухомань обходили стороной. Она пользовалась дурной славой. Разве что в крещенские морозы рисковали смельчаки достать из берлоги косолапого, и то не всегда у них получалось. Летом, ближе к осени, грибники натыкались на клочья полушубков, находили куски катанок. А кому все это принадлежало, оставалось тайной.
Проводник, Иван Тырин, в прошлом работник пилорамы, принадлежавшей отцу прапорщика, в эти дебри никогда не забирался, но в довоенные годы лес рубил поблизости устья Ваги. От старожилов он слышал, что на юге Архангельской губернии, невдалеке от Шенкурска, есть такое место, которое называют гиблым. То ли болота там такие, которые в мгновение ока засасывают, то ли обитает медведь, который питается человечиной. Словом, место и в самом деле – гиблое.
Но если от железной дороги двигаться сначала строго на восток, а потом, не доходя сорок верст до Ваги, повернуть строго на юг, как в глухом лесу ходят по азимуту, можно выйти на песчаные массивы Шенкурска. За песчаными перелесками в сухую погоду виден город. По сути, это большая лесная деревня с каменными домами в центре. Украшением города была церковь, служившая для охотников и грибников надежным ориентиром. С нее, даже в дымке, хорошо просматривается почти до самого устья полноводная Вага.