Русская и английская речь звучали отчетливо. Кое-что было понятно.
Бойцам нравилась добротная шерстяная куртка. Но обменять ее на шинель никто не насмелился. Впереди была зима, а зимой на Русском Севере шинель – одежка самая подходящая. Скоро эту вещь по достоинству оценили и солдаты экспедиционного корпуса. Длиннополая шинель заслоняет колени, на которые не намотаешь обмотки.
Командарм Самойло встретил Насонова, как родного сына после долгой разлуки.
– Весьма, козак, рад тебя видеть! – говорил генерал, обнимая прапорщика. – Рад, что ты жив и здоров, благополучно вернулся оттуда.
– Товарищ командарм, я и раньше возвращался, как вы помните, благополучно. У меня же охранная грамота.
– Все это так, – соглашался командарм. – Но с некоторых пор меня терзает тревожное предчувствие: не попал ли ты, козак, в контрразведку? В Архангельске объявился Миллер, не мифический, а настоящий, и мы тебя не успели предупредить. У него за тобой должок, и вроде не маленький.
– Теперь уже два, – охотно уточнил Насонов, – и тоже не маленьких.
– Ты имеешь в виду диверсионный отряд, на который вы наскочили? Кстати, кто из вас придумал изуверский способ пленения?
– Мой проводник Иван Тырин. Так, говорит, в старину готовили пациента к выдергиванию больного зуба. А может, он сам придумал?
– Ничуть, – подтвердил генерал. – У наших предков, восточных славян, был еще и такой варварский обычай – устрашающе воздействовали на неприятеля: из черепа побежденного врага победители пили мед. Череп инкрустировали, делали его похожим на заздравную чашу… Но все это, как сказал бы поэт, дела давно минувших дней…
– Я и сейчас не побрезговал бы выпить из черепа генерала Пула, – признался Георгий. – Этот британец на земле нашего Севера уже столько наделал черепов! И все это косточки…косточки русские, как сказал бы наш другой, тоже не менее замечательный поэт.
– С Френцисом Пулом, – продолжал командарм, – они сами расправятся. На днях его уже от должности отстранили. Вместо него войсками вторжения назначен командовать его заместитель Эдмунд Айронсайд.
– Видел его. Собственными глазами, огромный и крикливый. В Архангельске на параде по случаю какой-то победы оглушил толпу громоподобным голосом…
– Это когда выступал Миллер?
– Да, но у генерала Миллера голос тихий, похожий на рычанье дикой кошки…Хотя, товарищ командарм, этим тихим голосом скольких офицеров он послал на казнь! При мне по его приказанию расстреляли майора Игумнова. Майор отказался принять командование над «бешеной сотней». Есть такая в Онежском уезде. Шалят они по тылам нашего Северного фронта. Себя выдают за партизан.
– Да, есть у нас и такие, – подтвердил командарм. – «Шенкурятами» их называют.
– Это пацаны, – подтвердил Георгий. – Гимназисты. Жестокие ребята. Началось с того, что избили инспектора гимназии. Он потребовал от них знаний, а они – высоких оценок. Себя они назвали патриотами, потребовали, чтобы по всем предметам преподаватели выставляли им оценку «весьма удовлетворительно».
– Они сами до такой наглости не додумались, или кто-то им подсказал?
– С ними уже крепко поработали люди генерала Миллера, – уточнил Насонов. – В офицерской сумке, которую у меня отобрал ваш патруль, я захватил с собой список «шенкурят», действующих на территории Онежского уезда. Список в пакете. Вместе с другими документами.
– Комендант мне доложил, что в ваших вещах нет никакого пакета.
Насонов переменился в лице. Ведь в этом же непромокаемом пакете был также список личного состава и вооружения белых войск на Онежском направлении.
– Товарищ командарм, вчера вечером я развязывал сумку, мне нужен был бинт, чтоб перевязать рану взятому в плен американцу, пакет был на месте.
Командарм вызвал коменданта штаба.
– Товарищ Лузанин, вам передавали вещи товарища Насонова?
– Так точно. В мое распоряжение поступила киса задержанного прапорщика Насонова и карабин, изъятый у партизана Тырина. Карабин товарищу Тырину возвратили. Партизан без претензий. Немного пострадал американец. Так он сам виноват. На нем была добротная обувь. Бойцы не могли остаться равнодушными…
– О мародерстве комендантского взвода будет разговор особый, – предупредил командарм.
– И местное население не имеет претензий.
– Кто принимал жалобы?
– Жалобы отсутствуют.
– Понятно… Пока вы свободны. А пакет ищите. Из штаба бумаги без моей визы не выносятся.
После коменданта был вызван следователь особого отдела. Командарм приказал ему установить, кто прикасался к документам прибывшего из-за линии фронта прапорщика Насонова.
У командарма было подозрение, что в штабе действуют вражеские лазутчики. Кто они, предстояло установить.
С некоторых пор стали исчезать документы, которые могли представлять интерес для неприятеля.
Армия пополнялась новыми людьми. Принцип добровольности применялся недолго. Наиболее прогрессивная часть офицерства, близко стоявшая к труженикам города и деревни, уже весной 1918 года добровольно вступила в Красную армию. Но количество фронтов увеличивалось, непрерывно требовалось пополнение. Мобилизация населения, способного держать в руках оружие, стала в России обыденным явлением. В Красную армию были мобилизованы не только сторонники советской власти. Это создавало благодатную почву для шпионажа.
Вскоре в людных местах – на вокзалах и на пристанях – пестрели призывы и листовки «Берегись шпионов!» В казармах и в заводских цехах их зачитывали вслух. Листовки заставляли пристальней вглядываться вокруг, вслушиваться в слова митинговых и не только митинговых речей, находить в них потаенный смысл.
Штабные документы учитывались особо. В полках работала секретная часть. В ее сейфах хранились важные и особо важные документы. Один из них непосредственно касался прапорщика Насонова.
Командарм ознакомил Георгия с перехваченной шифровкой, полученной из-за линии фронта. Это была инструкция генерала Миллера, адресованная какому-то своему агенту, но не Насонову:
«Я поручил вашему другу разыскать вас и на какое-то время затаиться, а если представится возможность, вернуться в Вельск. Там работает особый отдел…»
– И вы поспешили сюда.
– Тревога закралась. Появилось предчувствие близкой опасности. В штабе генерала Миллера с некоторых пор стали ко мне относиться настороженно, хотя и встревают улыбчиво и по-дружески пожимают руку. Но я чувствую, отношение ко мне переменилось. Видно, в мое отсутствие шла обо мне речь, и генерал Миллер отказал мне в полном доверии.
– Что ж, вполне логично. Это уже, товарищ Насонов, свидетельство вашего профессионализма, – заметил командарм. – У разведчика особое чутье на опасность. Надеюсь, учителя генерала Миллера вам преподавали предмет «Психология лазутчика»?