Немецкие конструкторы на такой способ бронирования поначалу не обращали внимания. Но в ставку Гитлера полетели панические отзывы немецких генералов о русском танке. Командующий 1-й танковой армией фельдмаршал Клейст назвал тридцатьчетверку «самым лучшим танком в мире». Генерал-полковник Гудериан, командовавший 2-й армией, отозвался более определенно: «Превосходство материальной части наших танковых сил, имевших место до сих пор, отныне потеряно и перешло к противнику. Тем самым исчезли перспективы на быстрый и непрерывный успех».
Если бы советская промышленность успела развернуть массовое строительство тридцатьчетверок, гитлеровцам пришлось бы туго с самого начала войны. Но было выпущено немногим более тысячи Т-34, да и те стали поступать в войска лишь в конце весны сорок первого и были раскиданы по пяти военным округам. Тем не менее Т-34 сразу же показали гитлеровцам свою силу. Попавший к Павлу трофейный документ рассказывал о бое 17-й танковой дивизии вермахта 8 июля 1941 года.
Подминая гусеницами рожь и картофельную ботву, танки медленно продвигались к Днепру. То тут, то там над полем взметывались чернью дымы. Это вспыхивали или немецкие Т-III, или легкие русские танки Т-26. Дивизия ушла далеко вперед, израсходовав почти весь боезапас. Когда усталые канониры в своих душных, насыщенных пороховым дымом башнях получили приказ экономить снаряды, из густой ржи выполз приземистый русский танк. Его силуэт был немцам незнаком. Они открыли по нему огонь, но снаряды рикошетом отлетали от массивной башни и корпуса. Русский танк свернул на проселочную дорогу. Там стояла 37-миллиметровая противотанковая пушка. Артиллеристы начали палить, но он как ни в чем не бывало подошел к пушке, крутнулся на своих широких гусеницах и вдавил ее в землю. Затем он поджег еще один немецкий танк, углубился в оборону на пятнадцать километров, сея ужас и страх. Он был подбит лишь с тыла снарядом из 100-миллиметрового орудия…
В сентябре 1941 года Павла на несколько дней посылали в бригаду Катукова, которая должна была выдвинуться к Мценску и закрыть дорогу на Тулу танковым колоннам Гудериана. По размокшим от дождей проселкам танки Катукова устремились навстречу немецкому авангарду – 4-й дивизии генерала Лангерманна. 3 октября танки этой дивизии ворвались в Орел столь внезапно, что на улицах еще ходили трамваи. По существу, путь на Москву был открыт. Пятьдесят танков Т-34 оказались единственной механизированной частью на пути дивизии Лангерманна.
На дороге из Орла Катуков устроил засаду. Когда утром 6 октября немецкая колонна выступила из города, тридцатьчетверки нанесли ей свирепый фланговый удар, уничтожив более тридцати немецких машин, задержав тем самым продвижение на два дня.
Затем Лангерманн снова двинулся вперед. Его дивизия растянулась на двадцать километров. Передовые танки подошли к горящему городу Мценску. И вновь русские танки, как привидения, появились на флангах немецкой колонны, рассекли ее на части и полностью уничтожили.
Пленный офицер-танкист, которого Катуков допрашивал, а Павел переводил, рассказывал:
– Нет ничего более страшного, чем бой с противником, у которого лучше техника. Ты даешь полный газ, но твой танк слишком медленно набирает скорость. Русские танки такие быстрые, маневренные, на близком расстоянии они успевают взлететь на холм или проскочить болото, прежде чем ты сможешь развернуть башню. И сквозь шум, вибрацию и грохот ты слышишь удар снаряда о броню. Когда они попадают в наши танки, раздается глубокий затяжной взрыв, а затем ревущий гул вспыхнувшего бензина, гул, слава богу, такой громкий, что мы не слышим воплей экипажа…
Еще тогда Павел догадался, что немцы станут лихорадочно искать противодействие русским танкам, начнут конструировать машины с более прочной броней и сильным вооружением, работать над мощными противотанковыми средствами.
Так и случилось. В августе 1942 года ночью профессор Ростовский прислал к Павлу посыльного с приказом срочно явиться к нему домой. Павел быстро оделся и сел в дежурную машину. Георгий Иосифович сказал:
– Извините за ночной вызов, но мне позвонил Михаил Петрович Воробьев и попросил немедленно разобраться в деле, не терпящем отлагательств. На Воронежском фронте одна из наших бригад столкнулась с новым оружием. Без видимых причин горят наши танки. Может, немцы применили какие-то особые снаряды и мины? Надо в этом разобраться как можно скорее. Поезжайте в штаб инженерных войск, получите документы – и в путь.
Так Клевцов очутился в батальоне Самвеляна.
В ночной тишине Павел услышал приглушенный стук кувалды. Поняв, что не уснет, он натянул гимнастерку, комбинезон и тихо вышел из землянки. Светлело небо, гася одну звезду за другой. Земля же и деревья едва проглядывались. Клевцов медленно побрел на стук.
Под навесом при свете фонаря кто-то возился у танка. Подойдя ближе, Павел узнал механика-водителя Лешу Петренко. Тот, учуяв постороннего, быстро выпрямился, кувалда выпала из рук.
– Почему не спите?
– Надо траки сменить. Ослабла гусеница. Как бы в бою не соскочила.
– Помочь?
– Да я уж почти закончил. Только вот «пауки» неважнецкие. – Леша пнул толстый стальной трос. – У меня были новые, да кто-то «оприходовал», пока меня расстреливать водили.
Павел достал портсигар, протянул парню папиросу.
– «Звездочка»! Забыл, когда и пробовал. – Леша черными пальцами осторожно зацепил папироску.
Помолчали, глядя на красные огоньки папирос.
– Вы не думайте, мол, я заморыш какой, – вдруг проговорил Леша. – Я жилистый. В кузнечном «Серпа и молота» болванки кидал под молот, как мячики.
– Тебе лет-то сколько?
– Так я ж пошел добровольцем…
– И все же?
– Девятнадцатый пошел. – Петренко отметил про себя, что майор перешел на «ты», добавил растроганно: – Если вернемся живы-здоровы, век вас помнить буду… Вы же меня, считайте, с того света сняли…
– Ну, хватит об этом. Нам бы узнать, что за оружие появилось у фрицев. Это сейчас важнее всего.
– Понятное дело. – Леша смял окурок, поднял кувалду. – Отдыхайте пока, товарищ военинженер, а я еще один палец сменю – и готово.
Павел вышел из-под навеса. Небо уже совсем высветлилось. Заблестела роса. У походной кухни загремели ведрами повара. Потянуло смолянистым дымом.
Он вернулся в землянку. Крякая и ухая от холодной воды, плескался у деревянной шайки Боровой. Под левой лопаткой у него лиловел рваный рубец.
– Да ты, Федя, гляжу, крещеный?
– Под Смоленском пометили. – Боровой подхватил вафельное полотенце, стал растирать мускулистое, но еще по-мужски не заматеревшее тело.
Завтракать пошли к Самвеляну. Тот тоже был уже на ногах, успел побриться, умыться и благоухал цепко-ядовитым «Шипром». Перед ним сидел Овчинников, теребя в руках черный шлемофон.
– Доброе утро! – произнес Павел.