Теперь стало понятно, что рельсы идут от крепости вниз по реке. Волок. Судовой волок мимо порогов. Интересно, ладьи так тащат или на тележки какие кладут? Пожалуй, все-таки на тележках — тонкие доски корабельного днища на такую дорогу не рассчитаны. Да и с колеей проще. Корабли бывают разные. Поди угадай ширину? А на тележку можно любое приспособить — и дальше только кати.
— А что, боярин, — окликнул Олег Радула. — Может, дальше на ладье поплыть? Заведем лошадей, да и будем на сене валяться, пока река сама к Киеву привезет.
— Коней не всякий купец возьмет, — перелез обратно через рельсы богатырь. — Морока. Корми их, убирай. Воняют, падают. Опять же, по тракту быстрей обернемся. Отсель к Рогачеву по прямой, там вдоль берега до Черниговского княжества, перед Припятью самолетом на Любек и через день в Киеве покажемся.
— Как? — Середину показалось, что он ослышался.
— Ну, через два, — поправился боярин. — Тут пятьсот верст всего осталось. Ден за семь-десять доберемся.
— Самолетом?
— А как иначе через Днепр-то? Тем паче — с лошадьми.
— Пожалуй, ты прав, — усмехнулся своим мыслям Середин. — С лошадьми без самолета никак…
Перекусив в какой-то корчме, не имеющей ни конюшни, ни комнат для постояльцев, путники неспешной походной рысью двинулись дальше, обгоняя величественно следующие по реке крутобортные красные ладьи, что несли громадные прямые паруса с вписанным в круг красным же крестом — символом солнца, — и тощие вытянутые ушкуи с кожаными бортами и многочисленными прорезями для весел.
Дорога петляла между холмами, то стелясь вдоль самой воды, то отворачивая в бескрайние поля, засеянные где хлебом, где высоченной, в полтора роста, коноплей, где всякого рода корнеплодами. Лесов попадалось мало, да и те скорее напоминали рощицы, зачастую просвечивая насквозь, несмотря на листву.
— Гляньте, Никита, похоже, сына женил! — вытянул руку вправо богатырь. — Никита, сотник наш, кожемякин сын.
— И почему ты так решил? — поинтересовался Олег, не увидевший ничего, кроме поросшего зеленой травой поля.
— Дык, рощи-то нет тополиной! — пояснил боярин. — Не ведаю, як у вас, новгородских, а мы, как сын рождается, рощу тополиную сажаем. Деревцев на полтораста, али более. Отрок растет — и тополя подымаются. Как годков двадцать исполнится, они уж сажен по десять-пятнадцать вымахивают. А жену себе выберет — мы тополя-то валим все и дом молодым рубим…
— Люди добрые, — неожиданно пересек дорогу какой-то старик, — сделайте дело доброе, подайте неимущему хлеба краюху. Внучек малых князь Перуну своему злобному на корм отдал, дети в Хазарин головушки сложили. Некому…
— Как это детей Перуну отдал? — не понял боярин. — Кто посмел? Что за князь, как волхв допустил такое?
— То киевский Владимир-князь своевольничает, кровушкой человеческой бога своего поит…
— Ты лжешь!!! — схватившись за палицу, дал шпоры коню богатырь, и Середин еле успел перегородить ему дорогу:
— Стой, боярин! Мало ли чего старику мерещится? Доживи до его годов — может, и сам птицу Сирин по вечерам крошками кормить станешь. Не гневись, боярин Радул, грешно на юродивого обижаться. А ты, — обернулся к нежданному попрошайке ведун, — ступай отсюда.
Крест на руке резко пульсировал огнем, давая знать, что со встречным прохожим, не всё так просто.
— Базан, дай старику полть петушиную, — распорядилась Пребрана. — А ты поешь да домой ступай, отец. Может, у тебя там дети от Перуна возвернулись, беспокоятся.
— Спасибо, спасибо тебе, боярыня, — повернулся к ней старик, схватился за стремя и поцеловал ногу. — Да будут милостивы к тебе боги, да продлит Сварог твои годы, да пошлет тебе Макошь серебро и злато, да пришлет тебе Дидилия мужа хорошего, а Лада сделает сладкой твою жизнь…
— Держи, старик, — вынул из чересседельной сумки угощение холоп и передал нищему.
— Благодарствую вам, люди добрые… — Схватив половину соленой курицы, старик отбежал от путников. — Спокойной вам дороги. А как мимо дуба обгорелого проедете, направо не поворачивайте. Там у ручья место для ночлега недоброе, там шаман лежит неведомый, из-за Булгарии нечестивой приехавший. Вы там костров не жгите, спать не ложитесь, жертвы не оставляйте.
— Спасибо на добром слове. — Потирая запястье, Олег направил гнедую к прохожему, внимательно оглядывая незнакомца. То ли колдун, то ли волхв, святой человек — поди разбери. Может, просто юродивый чьими-то магическими стараниями. Для освященного в Князь-Владимирском соборе крестика всякое колдовство, что не от церкви, враждебным кажется. Однако не рубить же его за это на дороге среди бела дня?
Середин повернул лошадь и пустился догонять спутников. Возле Пребраны натянул поводья, наклонился, осмотрев стремя и колено, которых касался странный нищий. Вроде, никаких покладов, ничего не добавлено. Правда, прикосновение старика крестик ощущал слабым теплом. Может, успел как-то наговорить, пометить?
Девушка нервно хихикнула, и ведун, выпрямившись, отъехал в сторону.
— Ты чего, боярин?
— Ничего, — покачал головой Середин. — Просто не понравился мне этот безумец. Надо бы вечером наговор от порчи сделать.
Пожалуй, это был лучший выход. Ведь ногу у девушки не отрежешь, это не конский хвост. И штаны снять тоже не потребуешь — надо же и приличия некие соблюдать!
— Мыслишь, колдун это черный был? — встрепенулся боярин. — То-то он хулу на великого князя нес! Надо было повязать его, да к князю для расспроса отвезть.
— Думаешь, охота князю со всяким нищим ругателем беседовать? — поинтересовался Середин.
— Некогда ему, батюшке, — со вздохом согласился богатырь. — Оттого и отпустил я безумца.
— Интересно, а что за племена за Булгарией живут? — спросила Пребрана. — Это ведь так далеко… Федосий, сказочник мамин, говаривал, псы там о двух головах бегают — одна мяукает и мышей ловит, другая по ночам дом сторожит. И змеи там на ногах ходят. А зубов у них нет, и они себе каменные вставляют, из самоцветов драгоценных. Коли кто такую змею убьет, враз богатым боярином становится.
Середин, не удержавшись, расхохотался.
— Ты чего? — повернул к нему голову богатырь.
— Слышал бы хан Ильтишу, какие страсти вы про его земли рассказываете, — покрутил головой Олег, — вот бы повеселился.
— А кто это такой?
— Правитель одного из племен, что за Булгарией живут. Я там в позапрошлую зиму путешествовал.
— Ужели? — едва ли не хором поразились богатырь и девушка. — И как там? Кто живет? Правда про зверей неведомых?
— Живут там зыряне, вотяки, остяки, вогулы, — пожал плечами Середин. — Богам поклоняются тем же, что и мы, однако правителей своих ханами называют. Разве только Велеса выше Сварога почитают, да святилища не за стенами, а в городах строят. Городов там много больших, народ руду копает, меха добывает, золото моет. Кузнецы в тех местах знатные, не хуже русских. Булгарские купцы брони, мечи в тех местах, на Урале, покупают, а после за Хазарию, арабам и персам продают. И спрос на них не менее, нежели на меха тамошние. Про прочие мастерства мало знаю. Ткани там, чеканку сильно не хвалят. Но для себя делают. Города у них, как и у нас, деревянные, стены вокруг земляные. Хлеба, каши мало едят, больше мяса. Булгары хитрые дружбу с ними ведут, воевать опасаются. Но в союзники часто берут на соседей ходить. На нас, то есть. На хазар, на половцев. Еще далее на восток самоеды живут, юраки, тунгусы. У них вера уже иная. Живут больше в юртах, но многие тамошние ханы дома деревянные рубят и амбары, на крепости похожие. Добро там держат и воинов. А собак или кошек двухголовых не встретил. Может, не повезло.