После этого Чапмен отправил последнюю радиограмму: «FFFFF ДЖИММИ АРЕСТОВАН. ЧИТАЙТЕ ПЕРВУЮ ПОЛОСУ EVENING STANDARD ЗА 12 ФЕВРАЛЯ. ПРЕКРАЩАЮ ПЕРЕДАЧИ. ПОСТАРАЮСЬ ПРОБРАТЬСЯ В ЛИССАБОН. ФРИЦ». В записке для внутреннего пользования Рид писал: «По рации Зигзага больше не должно пройти ни одной передачи». Фальшивый Джимми Хант сделал свое дело и теперь мог быть ликвидирован. Радиообмен под кодом ZINC был окончен.
Последнее паническое сообщение Чапмена, кажется, возымело желаемый эффект. «Наиболее секретные источники» перехватили сообщение от озабоченного фон Грёнинга, требовавшего от радистов в Париже и Бордо продолжать прочесывать эфир в ожидании сообщений от его агента: действовать иначе, передавал фон Грёнинг, было бы «совершенно непростительным».
Итак, с помощью одной радиограммы МИ-5 убедила немцев, что их лучший агент находится в смертельной опасности, и убрала со сцены Джимми Ханта. Таким образом удалось выиграть еще немного времени на подготовку возвращения Чапмена в лоно абвера.
Целый месяц Чапмен, по словам Рида, «жил семейной жизнью с Фридой и их незаконным ребенком». Теперь время семейных радостей на Креспини-Роуд подошло к концу. Бэквелл и Тус сожалели об отъезде Фриды и Дианы почти так же сильно, как сам Чапмен. Это был странный, по-домашнему уютный мир, подобно кокону укрывавший их от ужасов войны. Тар Робертсон позволил Чапмену и Фриде провести их последнюю ночь не на Креспини-Роуд, а в гораздо более просторной спальне на улице Сент-Джеймс, в штаб-квартире организации.
В записи одной из бесед Чапмена с лордом Ротшильдом есть один особенно трогательный отрывок. Двое мужчин были поглощены профессиональной беседой о детонаторах, когда Ронни Рид перебил их:
— Виктор, ты не будешь возражать, если Эдди перекинется парой слов по телефону с Фридой?
— Нет, разумеется.
Когда Чапмен вышел из комнаты, Рид пояснил:
— Это ее последняя ночь в Лондоне, и мы решили, что ей неплохо будет провести ее здесь. Эдди попросил ее привезти с собой кое-какие вещи.
— Прекрасно, — ответил лорд Ротшильд.
Это и впрямь было прекрасно.
«Фрида вернулась домой, и мы всерьез занялись „допросами“», — написал Бэквелл в дневнике.
От того, насколько твердо Чапмен сможет придерживаться своей легенды, будет зависеть его жизнь. Час за часом, день за днем Чапмен заучивал каждую деталь истории, которую он должен был преподнести немцам, — от момента приземления до «ареста» Ханта. Через неделю тренировок служащий военной полиции по фамилии Хейл был приглашен на роль немецкого следователя. Он агрессивно набросился на Чапмена с вопросами: где он жил, кого видел, как достал взрывчатку, о чем узнал? Хейл раз за разом пытался сбить Чапмена с толку вопросами вроде: «Какие туфли носил Джимми Хант?» Он пытался блефовать, обвиняя Чапмена в шпионаже в пользу Британии и сообщая, что в ночь взрыва на заводе находился наблюдатель, которого Чапмену вскоре предъявят. Но последнего «ничто не могло вывести из себя». Когда Хейл потребовал рассказать, что стало с членами «банды динамитчиков», Чапмен не колебался ни секунды: «Фредди Сэмпсона, бедолагу, схватили после дезертирства из авиационной части. Томми Лей все еще мотает свои четыре года в Уондсворте, а Дарри — семь лет в Дартмуре. Не знаю, чем сейчас занимается Джордж Шеррард, — он живет в Килбурне и, кажется, связан с какими-то темными делами». Что касается Ханта, он, по легенде, был задержан по делу о взрывчатке, но отпущен под залог.
Рид, следивший за репетицией допроса, был весьма доволен тем, как Чапмен противостоит агрессивному напору следователя. Тот был прирожденным лжецом: «Мы можем положиться на его изобретательность по части мелких деталей и всяческих забавных историй, которые обычно заставляют верить в то, что вам рассказывают… Зигзага нелегко смутить во время допроса. Я полагаю, что он без проблем убедит немцев, что выполнил задание к их полному удовлетворению, — если только из какого-либо источника они не будут знать наверняка, что в Британии он работал на английскую разведку, однако такая возможность едва ли реальна».
Частью миссии Чапмена был сбор военной и иной информации. Чтобы убедить немцев в своей добросовестности, он должен был не только рассказать убедительную историю, но и принести с собой что-нибудь интересное. Эдди набросал список всего, что он видел и что могло представлять интерес для абвера. Рид вычеркнул из него все, что могло действительно пойти на пользу врагу, после чего они добавили еще некоторое количество данных — интересных, но совершенно безопасных — и, наконец, дополнили материалы вызывающей доверие дезинформацией, которая должна была заставить абвер поработать мозгами. Получившийся в итоге ничего не стоящий материал, слегка приправленный правдой, был одобрен «Комитетом „Двадцать“» и переписан на чистые белые листы спичками для тайнописи. Чапмен также изобразил некоторое количество опознавательных знаков британских дивизий — частью настоящих, частью выдуманных: «Синяя морская звезда с извивающимися щупальцами на желтом фоне», «синие руки и белые облака над щитом» и т. д. Он сообщил, что в Лландудно располагается офис Министерства налогов (который сама МИ-5 была бы рада видеть разрушенным бомбежкой) и что одно из подразделений Министерства сельского хозяйства размещается в Африка-Хаус на Кингзуэй. Он набросал карту военного аэродрома в Хендоне и описал точки противовоздушной обороны вокруг Грин-парка и Гайд-парка, в центре Лондона: «Зенитные пушки стоят в бетонных укрытиях и замаскированы. Несколько грузовиков, солдаты. Охранники, автоматическая система слежения, несколько укрытий. Рядом с деревьями четыре мачты, возможно, антенны радиосвязи. Примерно 24 ракеты и несколько пустых железобетонных хранилищ для боеприпасов». Рид посчитал, что эта информация достаточно интересна, чтобы убедить абвер в честности Чапмена, и достаточно подробна, чтобы доказать его добросовестность.
Между собой офицеры МИ-5 обсуждали, какую информацию Чапмен может выдать немцам, если они разоблачат его как двойного агента или, того хуже, он сам решит предать британцев. В «лагерь 020» и обратно его возили только ночью — равно как и в другие важные военные учреждения. Стефенс полагал, что Чапмен мог запомнить «имена кое-кого из офицеров или охранников», но ничего особо ценного. Робертсон также был настроен оптимистично: «Зигзаг не владеет информацией, которая, если он передаст ее немцам, могла бы хоть чем-то нам навредить», — писал он, впрочем, тут же добавляя: «Впрочем, мы не думаем, что он решит нас предать».
Был один секрет, который Чапмену ни в коем случае не полагалось знать. «Крайне важно, чтобы он ни в коем случае не узнал о „наиболее секретных источниках“», — писал Рид. Чапмен не имел ни малейшего представления о том, что коды абвера были взломаны. Проблема, однако, заключалась в исключительной ценности информации, которую предоставил сам Чапмен: он выдал ключи, с помощью которых, как он полагал, британцы смогут взломать эти коды — и действительно, если бы они не были расшифрованы ранее, их бы взломали при помощи этих данных. И если его заставят рассказать, что именно он выдал МИ-5, абвер может решить, что коды в опасности, и сменить их, добавив сотрудникам Блетчли-Парка головной боли. Чапмен должен был поверить, что коды абвера в безопасности, для чего перед ним следовало нарисовать «печальную картину неспособности наших расшифровщиков перехватывать и взламывать радиосообщения». Рид сообщил Чапмену, что МИ-5 может перехватывать радиообмен немецких станций, но с трудом способна отслеживать передачи немецких агентов в Британии и не способна взломать германские радиокоды без «значительного числа перехватов». Даже с помощью информации, предоставленной Чапменом, с грустью сообщил Рид, «расшифровка шифра должна занять очень много времени». Это было неправдой, однако Чапмен ответил, что слова Рида подтверждают сказанное фон Грёнингом: «Код, используемый станциями абвера, — один из самых сложных, его практически невозможно взломать». Таким образом, даже если его расколют, Чапмен поддержит веру абвера в надежности их системы радиопередач. Теперь «Ультра» была в безопасности: Зигзага, двойного агента и профессионального лжеца, удалось успешно обмануть.