Оно было огромным. Три метра в холке и четыре с лишним в длину. Тяжелая, покрытая свалявшейся белой шерстью голова, толстое заостренное рыло. Задние лапы короче передних — из-за чего спина с выпирающим из-под грязной сероватой шерсти позвоночником казалась горбатой. На правом боку колоссальной гиены зияла страшная рана. Сквозь нее были видны желтоватые ребра и серые, подернутые разложением мышцы. Глаз у твари не было — в пустых глазницах копошились и падали на пол мучнистые черви.
В горле зверя угрожающе заклокотало. Он раскрыл пасть, и удушающий смрад разверзнутой могилы повис в зале, проникнув во все его уголки. Дух разложения был столь ужасен, что от него слезились глаза, и выворачивало желудок. Рэйлен подавилась кашлем, но Миклош втянул запах в себя, точно дорогой парфюм.
Гиена обнюхала лежащие перед ней тела мертвецов и начала есть.
Она жадно чавкала, куски окровавленной плоти падали из пасти на пол, мощные зубы перемалывали жалобно хрустящие кости. Господин Бальза пристально наблюдал, как тает гора мертвецов, и раздувается бездонное брюхо.
В «Лунную крепость» снизошел демон разложения, принимающий предложенную ему дань. Это не заняло у него много времени — через три минуты трупы в кругу закончились.
Слепая белесая голова повернулась к разложенным Миклошем мертвецам. Чудовище беспрепятственно перешагнуло черту и направилось к Йохану, пожирая лежащие на дороге тела.
Лампы мигнули и погасли, погрузив зал в кромешную темноту.
Рэйлен с беспокойством пошевелилась. Миклош предупреждающе поднял руку и тут же опустил, сжимая пальцы на появившейся в ладони рукояти сотканного из паутины тлена кнута. Нахттотер небрежно пошевелил кнутовищем, и вооруженный страшным «когтем» гибкий хвост змеей свернулся у его ног.
Гиена доела последнего из мертвецов и угрожающе нависла над Йоханом. Сухой потрескавшийся нос втянул в себя запах «Снежной крапивы». Чудовище удивленно застыло. Рэйлен затаила дыхание. Зверь осторожно обнюхал Чумного и начал зализывать его раны, вытягивая враждебную магию. Над головой Йохана замерцало, он застонал и пошевелился.
— А это, черт меня побери, что еще такое?! — сузив глаза, прошипел Миклош.
Разлившееся вокруг Чумного мерцание окутало его коконом света, болезненного для глаз тхорнисхов. Неожиданно на появившейся аномалии выступил простой, грубый, сделанный с помощью черного угля рисунок.
Хаотичный, нелепый и в то же время идеально выверенный, искусный. В нем чувствовалась рука художника. И от него за километр несло магией.
Гиена, не обращая внимания на сияние, продолжала вылизывать затягивающиеся раны.
— В чем дело? — встрепенулась Рэйлен. — Что-то не так?
Бальза цыкнул на нее и обратил перекошенное от бешенства лицо на ученика.
Чудовище издало звук — нечто среднее между хохотом и плачем.
— Дело сделано! — быстро бросил Миклош, а затем, не мешкая, вышел из круга.
Демон разложения тут же повернулся к нему, угрожающе опустил голову, показывая страшные желтые зубы. Нахттотер ударил кнутом.
Серебристый росчерк, звонкий щелчок, оглушительный вой. Правая часть морды твари задымилась, плоть начала расползаться, обнажив кости черепа. Гиена бросилась на Миклоша, но он оказался быстрее. По сравнению с огромным чудищем невысокий и узкоплечий нахттотер выглядел хрупким подростком. Однако у него было преимущество — тхорнисх не боялся.
Ударив в грудь, он заставил гиену отступить.
Словно заправский цирковой дрессировщик, Бальза загонял потустороннюю сущность обратно в большой круг. От воя твари закладывало уши, смрадный дым стелился по комнате, гиена теряла плоть, магический кнут сиял серебром. При всей кажущейся незатейливости происходящего перед глазами завороженной Рэйлен творилась высшая магия клана Тхорнисх.
Израненное, но все еще опасное создание оказалось загнано в клетку. Несмотря на боль, причиняемую бичом, оно пыталось вырваться, дотянуться до того, кто убивал его. Наконец, порыв влажного ветра саваном окутал гиену и, превратив в тлен, разметал по залу.
Почти в то же мгновение вспыхнули лампы.
Нахттотер, весь обсыпанный прахом, старательно отряхнул волосы и одежду. По осунувшемуся лицу главы клана было видно, что «Плач гиены» забрал у него много сил.
Сияние вокруг Йохана погасло, рисунок снова стал невидим. Но господин Бальза знал, что он никуда не исчез. Даже вызванная им тварь не смогла разрушить столь мощное проклятие, снять которое может лишь тот, кто его наложил. И, кажется, Миклош знал, к кому следует обратиться за разъяснениями.
Припорошенная пеплом Рэйлен стояла на коленях возле очнувшегося Йохана.
— Нахттотер, — просипел тот. — Я…
— Подняться можешь?
Бородач кивнул и с помощью ученицы, пошатываясь, встал на ноги.
— Ступай. Поешь. И вымойся. От тебя смердит. Рэйлен, доведи его. После зайди в мой кабинет.
Дождавшись, когда они уйдут, он провел дрожащими пальцами по лбу. Голова готова была взорваться от боли.
Длинные гудки следовали один за другим, но Бальза был терпелив. Наконец заспанный голос хмуро произнес:
— Говорите.
— Доброе утро, господин Белов. Не хотел вас будить, — последнее являлось ложью. Миклошу было все равно, спал ревенант или нет.
— Господин Бальза. Чем обязан?
— Я прошу собрать внеочередной Совет. И как можно скорее.
— Причина? — если собеседник удивился, то не подал вида.
— Это не телефонный разговор. Дело очень важное.
— Хорошо. Я извещу другие кланы. Завтра ночью назначу удобное всем число. Вы удовлетворены?
— Да. Благодарю вас.
— Всего доброго, господин Бальза.
Миклош завершил разговор, мысленно пожелав спесивому ревенанту сдохнуть от проказы.
— Нахттотер, у нас проблемы, — Роман заглянул в кабинет и увидел, что Миклош сидит с закрытыми глазами.
— Удиви меня.
— Мы потеряли новичков. Всех, кого обратили по вашему приказу. От них остался лишь прах.
— Успокой солдат. Передай, что я разберусь с этим, их подобное не коснется. Убери в зале. И подготовь мне ванну. Где Рэйлен?
— Я здесь.
Лениво цедя слова, господин Бальза произнес:
— Как только стемнеет, ты отвезешь Норико к дому Паулы Фэриартос. Привезите ее мне. Следует обсудить с фэри некоторые аспекты… искусства.
Искусство — это самая выразительная из всех известных форм индивидуализма.
Оскар Уайльд. Душа человека при социализме.
7 января
Кристоф медленно шел по узкой дорожке оранжереи. Высоко над головой тускло отсвечивал стеклянный купол. В душном воздухе пахло ванилью и плесенью. Цветы магнолий светились в темноте белыми пятнами, широкие листья пальм казались похожими на веера.