Только раз пассажир серьезно испугался. Он отправился к самолету, чтобы пополнить запас наличных, готовясь к очередной зиме. Он проник в самолет через затянутый брезентом люк в хвостовой части, вновь отметив, как значительно углубился в землю фюзеляж. Да, со временем, через много лет, этот самолет бесследно скроется под землей. Пассажир отвернул край подгнившего ковра и поднял панель, под которой прятал деньги.
Он уже собирался сунуть руку в сумку, когда его поразила ослепительная вспышка жгучей боли, точно кусок раскаленного металла вонзился в правое ухо и проник в мозг. Эти приступы стали более частыми в последнее время, но такого мучительного он еще не испытывал. Припадок скрутил его тело, и челюсти сжались в страшных судорогах с такой силой, что сломались два нижних зуба. Кабина самолета вдруг надвинулась на него, и он пережил жуткое ощущение обжигающего падения. Потом мир почернел, а когда пассажир вновь открыл глаза, то еле смог выползти из самолета, и девочка, кружа около него, подбиралась все ближе. Она разозлилась на пассажира за то, что он убил приглянувшегося ей туриста. Пассажиру удалось уйти от нее, но он потерял ориентацию. На месте не оказалось и пистолета, и он заподозрил, что его похитила девочка. Она ненавидела это оружие. Его выстрелы тревожили ее, и она, похоже, поняла, что оно очень нужно ему, что без него он будет более уязвим. Швыряясь камнями, пассажир удерживал девочку на безопасном расстоянии и по чистой удаче умудрился доползти до своей хижины: пребывая в затуманенном состоянии сознания после пережитого припадка, он не смог найти форт. Закрыв дверь, он слышал со своего соломенного ложа, как девочка скребет дерево, пытаясь проникнуть внутрь.
Когда наконец у пассажира восстановились силы для выхода из убежища, он увидел, что вся наружная сторона двери покрыта глубокими бороздками, и даже вытащил из обнажившейся свежей древесины кусочек одного из старых загнутых ногтей. Вернувшись к самолету, он увидел рядом следы костра и обнаружил, что внутри кто-то похозяйничал. Пропали деньги. Впрочем, он сохранил достаточно здравого смысла, чтобы разделить их на три кучки: вторая часть хранилась в хижине, а третья, уложенная в пластиковый пакет, была спрятана за фортом. Но исчезновение денег обеспокоило его значительно меньше, чем опасность новых вторжений, неизбежно грозивших обнаружением.
Забрав из хижины и форта свои пожитки, пассажир завернул их в пластиковую пленку и закопал. Замаскировал святилище своеобразной оградой из веток и мха, которую соорудил раньше как раз на такой случай, а потом углубился дальше на север, где устроил себе тайное убежище. Через месяц он рискнул вернуться в свою хижину и с удивлением обнаружил, что там все осталось нетронутым и что никто больше не приходил к самолету. Причин он не понял, но все равно обрадовался. Продолжив одинокую жизнь в заброшенном лесу, пассажир поклонялся своему божеству и исследовал свои владения. Удовольствие, получаемое от убийств, он решил ограничить, осознав, что потворство этой склонности неизбежно привлечет к нему внимание людей.
Принятое решение он нарушил только раз, когда, наткнувшись на двух туристов, загорелся идеей принести в жертву подземному богу останки женщины. Из-за этого ему пришлось на какое-то время вернуться в форт. После совершенных им убийств девочка всегда сильно злилась, и ее злость утихала лишь через несколько дней. Так же как после давней смерти туриста, она опять рассердилась, потому что ей хотелось самой заполучить эту парочку. Ей хотелось общения. А пассажир лишал его девочку, убивая тех, кто забредал в ее владения, что серьезно угрожало установившемуся между ними шаткому перемирию. В таких случаях пассажир иногда прятался в хижине или, чаще, на территории форта, и оттуда спокойно наблюдал, как бродит за его стенами разъяренная девочка, бормоча свои угрозы. Потом она обычно исчезала и могла не объявляться неделями. Он думал, что в это время она прячется, пребывая в дурном настроении.
Пассажир предоставил девочке возможность дать выход ярости. Скрывшись в форте, он забрался в спальный мешок и попытался уснуть, но не тут-то было. С недавних пор голос подземного бога стал значительно громче, он отчаянно пытался сообщить что-то, но пассажир никак не мог понять божественного сообщения, что способствовало нарастающему огорчению обоих. Пассажиру хотелось, чтобы подземный бог замолчал. Ему хотелось покоя. Хотелось подумать в тишине об убитых им мужчине и женщине. С каким наслаждением он забрал их жизни, в особенности жизнь женщины! Он успел забыть о таком наслаждении.
Ему захотелось найти новую жертву, и как можно скорее.
Харлан Веттерс и Пол Сколлей отправились в свой роковой охотничий поход во второй половине дня, но столь позднее время показалось нам неразумным: даже при свете дня нелегко будет найти самолет, а фонари могли выдать нас в лесу так же несомненно, как рев вездеходов. Не менее глупым казался и выход в предрассветных сумерках или даже на рассвете, тогда увеличивалась вероятность случайных встреч с обычными охотниками. И я решил, что вы выедем в начале одиннадцатого, что даст нам чистые пять или шесть часов хорошего света до того, как солнце начнет клониться к закату, а к тому времени, если повезет, мы уже найдем самолет, заберем список и спокойно поедем обратно в Фоллс-Энд.
— Да, если повезет, — произнес Луис, и в его голосе не отразилось и тени воодушевления.
— Нам никогда не везет, — пробурчал Ангел.
— Вот почему нам никогда не мешает запастись оружием, — добавил Луис.
Мы поселились в мотеле в пяти милях к югу от Фоллс-Энда. В соседнем доме находилась закусочная, где на выбор предлагалось всего лишь семь сортов бутылочного пива. Имелись «Бад», «Миллер» и «Курс»; те же бренды предлагали сорта легкого пива. И еще был «Хайнекен».
Мы предпочли «Хайнекен».
Джеки Гарнер поехал домой, надеясь объяснить матери, почему не сможет сегодня составить ей компанию на их традиционном еженедельном киновечере. С этим могли возникнуть проблемы, особенно учитывая тот факт, что старушка и Лиза, подружка Джеки, взяли на сей раз в прокате романтическую комедию «Пятьдесят первых поцелуев», зная, как он любит Дрю Бэрримор. Джеки всегда относился к Дрю Бэрримор равнодушно и не имел ни малейшего представления, как такое нейтральное отношение трансформировалось в нечто близкое к одержимости в глазах его матери. Он так и не сумел подыскать вразумительного оправдания своего ухода, ссылаясь лишь на необходимость «срочной работы». Джеки сообщил мне раньше, что последние несколько дней его мать пребывала в более нормальном состоянии, что означало, однако, предъявление необычайных собственнических претензий к ее единственному сыну. Но у матери Джеки имелось и дополнительное преимущество: раньше она видела в подружке Джеки соперницу, претендующую на привязанность ее отпрыска, но за последний год ее отношение смягчилось. Убедившись, что, несмотря на все усилия, связь ее сына с Лизой вряд ли разорвется в ближайшее время, миссис Гарнер мудро решила, что лучше будет держать ее в роли союзницы, а не противницы, и Лиза пришла к тому же заключению. А натиск роковой болезни миссис Гарнер теперь придал их взаимоотношениям остроту и удобство.