И они удалились.
— Нравится мне пугать дураков, — заметил Ангел. — Когда я подрасту, только этим и буду заниматься.
— Пиф-паф, — повторила Сэм. — Они убиты.
Мы с Ангелом и Луисом обменялись взглядами. Ангел пожал плечами.
— Должно быть, узнала об этом от мамы.
В этот раз Сэм осталась со мной на ночь. Когда она почистила зубы и рядом с ней в кроватке мирно устроились две тряпичные куклы, я присел на край и погладил дочь по щеке.
— Тебе тепло?
— Тепло.
— Но щечка холодная.
— Все потому, что сейчас холодно на улице, но мне-то ни капельки не холодно. Я внутри горячая.
Это звучало правдоподобно.
— Послушай, — сказал я, — мне кажется, что тебе лучше не рассказывать маме про то, что случилось сегодня вечером.
— Про то, что мы ели пиццу? Почему?
— Нет, с пиццей все прекрасно. Я имею в виду то, что было потом, когда мы зашли поесть мороженое.
— Ты имеешь в виду тех двух крикунов?
— Верно.
— А что не говорить?
— Зря ты сказала, что я могу пристрелить их. Понимаешь, дорогая, так нельзя говорить незнакомым людям. Да и вообще никому. Это не просто невежливо: из-за твоих слов у папы могут быть неприятности.
— С мамой?
— С мамой — безусловно, но также и с теми людьми, которым ты это скажешь. Им вряд ли понравятся такие слова. Так обычно начинаются все драки.
Она немного подумала.
— Но у тебя же есть пистолет.
— Да. Хотя я стараюсь общаться с людьми без его помощи.
— Тогда зачем же он тебе?
— Видишь ли, иногда мне по работе приходится показывать его, чтобы убедить людей вести себя хорошо.
О Боже, я чувствовал себя оратором Национальной стрелковой ассоциации, призывающим к ограниченному использованию оружия.
— Но ты же стреляешь в людей из своего пистолета. Я слышала, так мама говорила.
Вот это новость.
— Когда ты это слышала?
— Когда она рассказывала про тебя Джеффу.
— Сэм, неужели ты подслушиваешь разговоры взрослых?
Девочка явно смутилась. Она поняла, что переборщила с откровенностью.
— Я заслушалась занарошку, — заявила она, покачав головой.
— Может, понарошку?
Теперь, похоже, мне пора переходить на трибуну общества чистоты литературного языка. Опять же мне представилось время обдумать ответ.
— Послушай, Сэм, мама сказала правду, но мне совсем не нравится ни в кого стрелять, хотя иногда приходится, когда плохие люди не оставляют мне выбора. Поняла?
— Поняла, — послушно ответила дочка и тут же спросила: — Когда люди плохо себя ведут?
— Да, когда они ведут себя очень плохо.
Я внимательно наблюдал за ней. Она что-то встревоженно обдумывала, словно собачка, бегающая вокруг неподвижной свернувшейся змеи, неспособная наверняка понять, то ли рептилия мертва и безвредна, то ли жива и может укусить.
— А не один ли из таких плохих людей убил Дженнифер и ее маму?
Она всегда так называла их: Дженнифер и ее мама. Хотя знала имя Сьюзен, но не могла заставить себя произнести его. Сьюзен была незнакомым ей взрослым человеком, а взрослым именам предшествовали слова: мистер или миссис, тетя или дядя, бабушка или дедушка. И Сэм сочла, что проще называть ее мамой Дженнифер; ведь Дженнифер была такой же, как она, маленькой девочкой, но только той девочкой, которая умерла. Эта история казалась ей страшной сказкой, не просто потому, что Дженнифер была моей дочерью и, следовательно, единокровной сестрой Сэм, но еще и потому, что Сэм не знала других умерших детей. И ей вообще казалось невозможным, что ребенок мог умереть — что вообще мог умереть кто-то из ее знакомых. Но оказалось, что мог.
Сэм плохо понимала, что случилось с моими женой и дочерью. Она собирала крупицы сведений из подслушанных разговоров и, пряча их в копилку памяти, обдумывала наедине с собой, пытаясь понять значение и смысл незнакомых слов, и лишь недавно поделилась своими умозаключениями со своей мамой и со мной. Она догадалась, что с ними случилось нечто ужасное, что в этом был виноват какой-то мужчина и что этот мужчина теперь умер. Мы осторожно, но по возможности честно обсудили это событие. Нам хотелось, чтобы девочка не пугалась за свою жизнь, но она, видимо, не связывала то событие с нашей реальной жизнью. Все ее мысли сосредоточились на Дженнифер и в меньшей степени на ее маме. Как заявила Сэм: «Мне их жалко…» — и заодно она жалела меня.
— Понимаешь… — Даже в лучшие времена я с трудом мог говорить с ней о Дженнифер и Сьюзен, но сейчас мы вступили на новую и опасную территорию. — Если бы я не наказал его, то он мог бы смертельно обидеть меня, — наконец сказал я. — И он мог бы продолжать обижать других людей. Он не оставил мне выбора.
На языке остался привкус лжи, пусть даже лживого бездействия. Он не оставил мне выбора, но и я тоже не дал ему такового. Я желал его смерти.
— Значит, ты поступил справедливо?
Хотя Сэм росла необычайно развитым ребенком, в ее вопросе прозвучал взрослый отголосок, измеряемый туманной глубиной морали. Даже тон ребенка звучал по-взрослому. Опять что-то подслушала. И ее собственный выбор смешался с чужим голосом.
— Ты сама придумала такой вопрос, Сэм?
И вновь она покачала головой.
— Так Джефф спросил маму, когда они говорили о том, что ты стреляешь в людей.
— И что же ответила мама? — не удержавшись, смущенно спросил я.
— Она ответила, что ты всегда стараешься поступать справедливо.
Держу пари, что Джеффу это не понравилось.
— Ну, после этого я ушла, мне захотелось пописать.
— Понятно. Что ж, постарайся больше не подслушивать взрослых разговоров, ладно? И никаких больше заявлений о стреляющих людях. Договорились?
— Ладно. Я ничего не скажу маме.
— Она просто расстроится, а ты же не хочешь, чтобы у твоего папы были неприятности.
— Не хочу. — Малышка задумчиво сдвинула бровки. — А могу я сказать ей, что дядя Ангел сказал плохое слово?
Я слегка подумал.
— Конечно. Пожалуй, можешь.
Я спустился в гостиную, где Ангел и Луис открыли бутылку красного вина.
— Будьте как дома!
Ангел кивнул на лишний бокал.
— Налить винца?
— Нет, мне и так хорошо.
Луис налил немного вина, попробовал, слегка скривился и, обреченно пожав плечами, наполнил два бокала.
— Эй, — окликнул меня Ангел, — надеюсь, Сэм не наябедничает Рейчел, как я приложил тех двух грубиянов?