— Вы?!
— Да, я. Как-то вечером я навестил ее, объяснил, что знаю все как есть, и попросил не мешать Тодхантеру. Боюсь, мне пришлось злоупотребить высоким слогом, — виновато признался он, — чтобы до нее достучаться. Кажется, я выразился в том смысле, что Тодхантер твердо решил своей смертью принести больше пользы, чем сумел за всю свою жизнь, и делает это для того, чтобы спасти человека, который способен послужить людям… И все равно я еле-еле ее уломал. — Мистер Читтервик тяжко вздохнул, вспоминая этот мучительный получасовой разговор.
— Так-так… — Фёрз повертел в руках ножку бокала. — Полагаю, всей правды мы никогда не узнаем. Взять, к примеру, того сержанта… Во время допроса в суде я искренне ему посочувствовал. Но ведь он был прав? Когда он осматривал револьвер Тодхантера, тот и вправду был новехонек?
— Конечно. Как ни верти, а блеф иногда срабатывает. Наш друг очень рисковал, блефуя, но в итоге это сошло ему с рук.
— Только потому, что присяжные оказались сентиментальны. Будь в присяжных я, ничего у него бы не вышло, — улыбнулся Фёрз. — Кстати, он что, и вправду выбросил ту самую пулю?
— О да. Это единственная ошибка во всех построениях Бэрнса. Тодхантер выбросил пулю в реку в самый вечер убийства, чем, разумеется, спас ситуацию. Если бы пулю нашли, не было бы сомнений, из какого револьвера стрелял убийца. К счастью, это обстоятельство Тодхантер оценил сразу, хотя и не знал тогда, кто преступник. Ему в высшей степени повезло.
— Значит, вы одобряете Тодхантера? — насмешливо спросил Фёрз. — Думаете, это правильно — дурить правосудие?
— Боже мой, да что такое правосудие? — воскликнул мистер Читтервик. — Говорят, убийству нет оправданий. Но в самом ли деле нет? В самом ли деле человеческая жизнь такая безусловная ценность, что сохранить жизнь вредоносной твари правильней, чем уничтожать ее, осчастливив многих порядочных людей? Когда-то за ужином у Тодхантера мы обсуждали этот вопрос. Трудный вопрос. Страшный. Тодхантер не увильнул от ответа. Со своей стороны не могу сказать, что считаю его неправым.
— Но верите ли вы, что он в самом деле застрелил бы ту женщину, в тот последний, решающий момент, когда дошло бы до дела?
— Кто знает? Лично я думаю, что, пожалуй, нет. А с другой стороны, зависит от обстоятельств. Бывает, люди, когда они твердо уверены в справедливости того, что делают, доводят себя до состояния почти исступленного… Думаю, так это и происходит… поскольку такое в самом деле случается… история Хьюи Лонга тому пример… — И мистер Читтервик подавленно замолчал.
— Читтервик! — прервал молчание Фёрз. — Кто застрелил Этель Мэй Бинс?
Мистер Читтервик, вздрогнув, в изумлении уставился на него.
— Господи милосердный, так вы разве не знаете? — ужаснулся он. — А я-то думал… Боже, я проболтался… нарушил слово…
— Не скажу, что у меня нет своих подозрений, — подчеркнуто внятно произнес Фёрз. — Но сказать, что знаю наверняка, не могу.
— Так и я тоже, — с вызовом покривил душой мистер Читтервик. — Тут ведь лучше не знать, верно? У нас могут быть разные взгляды на вопросы добра и зла, но если кто-нибудь и заслуживал смерти, так это Джин Норвуд; если кто-нибудь имел право убить ее, так это тот, кто убил; и если бывает такое, что смерть оправдана результатом, так это как раз наш случай. При этом только у нас с вами имеются свои подозрения. Так не лучше ли оставить их невысказанными?
— Сдается мне, что вы правы, — ответил Фёрз.
Мистер Читтервик вздохнул с облегчением: никто не узнает тайны Фелисити Фарроуэй.