К часу дня эта волна, преследуемая по пятам советскими танками, подкатила к реке. Три недели оттепели сильно подняли речку, достигавшую двух метров глубины на ширине в восемь метров. Мороз последних дней усеял ее острыми ледяными глыбами, о которые билось быстрое течение.
Менее чем за полчаса двадцать тысяч человек оказались прибитыми к этому берегу. Артиллерия на конной тяге, избежавшая уничтожения, первой бросилась в ледяную воду и льды. Берег был крут: лошади опрокинулись и потонули. Тогда люди бросились вплавь; но едва они выбрались на берег, как сразу же превратились в ледяные глыбы, их одежды примерзли прямо к телу.
Некоторые рухнули замертво, не выдержав переохлаждения. Большинство солдат предпочли раздеться. Они пытались перебросить одежду через реку. Но часто униформа падала в поток. Вскоре сотни абсолютно голых солдат, красных как раки, заполонили берег.
Танки противника жестко обстреливали эту человеческую массу на берегу у воды, превращая действо в кровавую резню.
Многие солдаты не умели плавать: обезумев от приближения танков, они гурьбой бросались в воду. Многие избежали гибели, ухватившись за наспех срубленные деревья, но сотни утонули. Берег был усеян сапогами, оружием, ремнями, сотнями фотоаппаратов; повсюду лежали раненые, неспособные пересечь реку. Но все же большая часть армии переправилась.
Под огнем танков тысячи и тысячи солдат, полуголые, блестя ледяной водой или голые как графины, бежали в снегу к далеким избам Лысянки.
* * *
В трехстах метрах от нас на дороге неприятельские танки по-прежнему держали свои башни на северо-запад в направлении второй зоны прорыва. Там напор тоже был массивным. Он на много часов частично оттянул на себя танки и пехоту Советов. Это отвлечение противника спасло нас. Ночь спускалась над этой трагедией. Эти отчаянные крики действительно разрывали сердце: призывы о помощи не находили ответа.
Несчастные собратья, с которыми мы начинали бой утром, теперь ночь и снег накрывали их, их окровавленные руки еще боролись в бесконечной степи против ужасной смерти.
* * *
Ожидая полной темноты, нижние чины собрали уцелевших солдат, разбросанных по лесу. Все части перемешались. Мы вели с собой даже десятка три советских военнопленных. Не осознавая ничего, они пробежали через гранаты и казаков, пытаясь убежать или как можно меньше доставить нам проблем.
Также мы укрывали в лесу многих гражданских, в частности молодых задыхавшихся женщин. Эти красивые украинки с бледно-голубыми глазами и пшеничными волосами не захотели попасть в руки Советов. Своему рабству они предпочли ураган этих боев на прорыв. Много таких беглянок были посечены пулями. Одна из них, великолепная, высокая, ослепительная девушка в красивом бело-голубом платке бежала среди нас во время последнего подъема по склону, гибкая, проворная, словно лань. Я видел, как она свалилась будто кегля, с оторванной танковым снарядом головой. У некоторых были светловолосые ребятишки, в ужасе от грохота и кошмара.
Без всякой пищи и питья с самого утра, мы жили горстями снега. Но этот снег еще больше усиливал жажду. Раненые, которых нам удалось спасти, дрожали от лихорадки. Как могли мы прижимались друг к другу, чтобы согреться.
С особой тревогой мы ждали исхода этого дня! Только тогда, когда танки не смогут видеть наши перемещения, наша колонна сможет оставить свое укрытие.
* * *
В половине шестого мы тронулись в строгом порядке. Сотни мрачных криков умирающих, разбросанных по степи, по-прежнему слышались вдали. По всему плато, закрытому советскими танками, из глубины долины, вытоптанной нами утром, без конца поднимались крики, мольбы о помощи, которые снежная ночь доносила до нас с трагической ясностью…
Сколько ужасных агоний было там! Сотни черных точек неумолимо забелил непрерывно падающий снег. Сотни тел оставались там в муках. Сотни душ стонали в этом заледенелом пространстве, в этом полном запустении… Мольбы о помощи, последние всплески надежды падали без отклика в бесчувственной степи.
Закрыв сердце на эти жалобы, мы двигались к освобождению. Мы прошли по узкой дороге по краю леса. Ночь становилась светлее. Колонна молчала какой-то мощной, удивительной тишиной. Ни один, даже приглушенный звук не исходил из этой массы в три тысячи человек. Даже вздоха не было слышно.
* * *
Однако справа другие мистические крики звали нас в этом сумраке. Долина смерти, отделявшая нас от советских танков, протянулась к огромным болотам. Во время первого прорыва некоторое количество немецких фургонов во весь опор напропалую бросились к этим местам и провалились в вязкие, как клей, ямы.
Лошади полностью увязли в иле. В бледном свете луны видны были лишь головы и шеи этих несчастных животных. Они еще испускали ржание. Их мрачное, похоронное ржание перекликалось с безумными криками возниц, тоже чувствовавших, как их засасывает трясина. Они вцепились в верхние части колес повозок, почти полностью ушедших в грязь.
Со всей яростью инстинкта самосохранения мы проклинали их за эти громкие крики, привлекавшие внимание русских. Они должны были бы, несчастные, погибать молча. Бесполезно было пытаться их спасать. Можно было послать на смерть в это омерзительное месиво двадцать-тридцать человек без малейшего значимого результата.
Нам пришлось оставить этих несчастных, медленно поглощаемых ночной тенью, которая потопит их, так же как и пришлось нам оставить разрывавшие душу голоса раненых в степи, отрезанных от нас неприятелем, агонизирующих, и тех и других в одиночестве еще более жестоком и ужасном, чем сталь, разорвавшая их тела, чем ил, засасывавший их, чем безжалостный снег, накрывавший их…
* * *
Ведомые разведчиками, через два километра мы вышли к проходу, обозначенному вешками и пересекавшему болота. Даже там грязь доходила до колен.
Ни один русский не заметил нас. Мы поднялись по заснеженному склону. По другую сторону в лунном свете блестел один рукав реки. Мы перешли его один за другим по толстому скользкому бревну. Прошли еще пятьдесят метров. Потом вдруг как удар в сердце! Три тени в стальных касках возникли впереди нас! Мы бросились в объятия один к другому, прыгая, смеясь, плача, уже легкие и свободные от всякой тревоги и всех болей, внезапно упавших с плеч.
Это был первый немецкий пост группы «Юг». Мы больше не были преследуемой добычей, мы больше не были временно живыми! Теперь это все было ужасным сном!
Спасены, да, мы были спасены!
Пройдя выдвинутый пост немцев у Лысянки, мы дошли до дороги, зажатой меж двух холмов.
Кружила пурга, уменьшая видимость до одного метра. Мы кое-как устроились в окрестных избах. Мы еще находились вблизи русских. Но куда отходить, бежать среди ночи, ослепленными этой секущей пургой?
Мы, человек пятьдесят, влезли в одну хижину и вповалку расположились в ней. Поминутно кто-то вскакивал, громко кричал и бил кулаками воздух. Со мной самим в течение последующих месяцев каждую ночь случались ужасные кошмары, я орал, бил кулаками в стену, в мебель, во все, что было рядом со мной в темноте. В течение этих трех недель окружения я лично участвовал в семнадцати рукопашных боях. Еще долго предстояло мне видеть моими мучительными ночами эти рожи татар, киргизов, самоедов, монголов-душителей, у кого я почти каждый день отстаивал свою жизнь.