— И напрасно. Тем более что информация ваша, та, что вы в ресторане передали, как здесь говорят, «першои клясы».
— Ну я все же профессионал…
— А если профессионал, то я вас слушаю… — Усенко понял, что появление майора вызвано чем-то важным, и спросил напрямую: — С чем пришли?
— Серьезное дело, капитан. Имею сведения, что в ближайшее время Германия нападет на вас.
— Ишь ты… — Усенко качнул головой. — Не из Лондона ли слушок, а, пан майор?
— Не совсем…
— Что? Неужели своя агентурная сеть имеется?
— Я бы не сказал…
Усенко замолчал, рассматривая пана Казимира в упор. В словах майора, по местному выражению, «була рація». Капитан хотел верить поляку, но в то же время сильно опасался подвоха. После полупризнания связи с Лондоном такие слова выглядели двояко, и капитан, отбросив всякую дипломатию, сказал:
— Слушай, майор, давай уж начистоту. Как профессионал с профессионалом… Твое сообщение, что? Провокация?
— Нет. Но как професионал профессионалу скажу… Значит, мои сведения для тебя не новость… Впрочем, так и должно быть… Выходит, капитан, воевать собираетесь?
— Не знаю… Не капитанского ума это дело. Вот с тобой могу говорить на равных.
Хотя такая откровенность была рискованной, Усенко сознательно обострял розговор. Для себя он решил точно, если что — отсюда майора не выпустит.
Скорее всего о чем-то подобном думал и пан Казимир. Во всяком случае, в его вопросе было явно прозвучавшее недоверие.
— В агенты вербуешь? Или… в союзники?
— Выбирай…
— Тогда дай срок. Неделю.
Не отвечая, Усенко поднял голову и долгим, тяжелым взглядом посмотрел майору прямо в глаза. Капитан понимал: от того, что он сейчас скажет, зависит многое, и заколебался.
— Неделю, говоришь? И будем договариваться?..
Усенко снова замолчал, подумал и наконец решился:
— Ну лады, майор! Меня как, опять сам найдешь?
— Конечно, сам…
Пан Казимир инстинктивно дернул руку вверх, как будто хотел отдать честь, отступил на шаг и скрылся в проезде, а Усенко еще долго стоял на месте, повторяя в памяти их непростой разговор…
Ветер врывался в открытый десантный люк «юнкерса», остервенело рвал завязки полотняного шлема и изо всех сил мешал Петру вытолкнуть застрявший грузовой тюк. Вся группа уже прыгнула, и в самолете оставался еще только напарник Меланюка, бестолково суетившийся рядом.
Здоровенный немец в летном комбинезоне без знаков различия, командовавший выброской, увидел задержку и немедленно вмешался. Сердито отпихнув Петра в сторону, он рывком втянул мешок обратно, единым махом поставил его на-попа и легко вытолкнул в черное отверстие люка.
В свете синих самолетных лампочек Петру было видно, как немец что-то злобно кричит ему в лицо, но все слова тонули в рычании близкого выхлопа. Но это уже не имело значения, и Меланюк, перевалившись через дюралевую закраину люка, полетел вниз.
Отсчитав положенные три секунды и добавив еще одну для верности, Петро дернул за кольцо. Негромкий хлопок наполнившегося воздухом купола почти совпал с рывком подвесных лямок, и Петро неслышно поплыл в ночном сумраке, прислушиваясь к гулу моторов удалявшегося «юнкерса».
После противно-мелкой вибрации фюзеляжа, рева двигателей и специфично-авиационной вони, пахучая волна, в которую все больше окунался Петро, быстро снимала напряжение, еще так недавно бившее в виски тупыми иголочками.
Удачно шлепнувшись на болотисто-мягкую поляну, Петро первым делом погасил купол. Потом отстегнул подвесную систему и начал не спеша, по-мужицки обстоятельно, складывать парашют, с наслаждением вслушиваясь в знакомое с детства дыхание ночного леса.
Проверив по компасу ориентировку, Петро закинул снаряжение на плечи и уверенно зашагал через поляну, все больше забирая в сторону, чтобы по краю обойти болото, откуда уже тянулись серые, слабо различимые полосы зарождающегося предутреннего тумана…
Сейчас Петро был собою доволен. В Кракове, как и предполагал Усенко, его и Пилюка прибрал к рукам Украинский комитет, их поселили в скромном отеле и даже позволили ознакомиться с городом. Потом Пилюк куда-то исчез, и какое-то время Петро жил один.
Из наставлений Усенко Меланюк знал, что его обязательно будут проверять, и потому имевшуюся у него возможность дать знать о себе, несмотря на желание, использовать не смог, так как вскоре его отправили в лагерь, на обучение. Это была, как он потом выяснил, диверсионная школа второго спецотдела абвера.
Петро по крупицам собирал сведения, ожидая момента, когда он сможет их передать, но момент этот так и не наступил. Темной июньской ночью их группу из шести человек погрузили в трехмоторный «Ю-52» и благополучно выбросили сюда, на низкий заболоченный лес…
Местом сбора был маленький полузаброшенный лесной хутор. Понаблюдав из зарослей за его усадьбой, огороженной кривыми жердями, и убедившись, что все спокойно, Петро прямиком пошел к низкому, плохо выбеленному дому.
На дворе сыто помахивали хвостами лошади, запряженные в ладный воз на железном ходу, а его хозяин, топтавшийся здесь же, разглядев за спиной Петра свернутый парашют, без всяких расспросов пригласил Меланюка в дом.
Откинув рядно, закрывавшее вход в чистую половину, Петро вошел в комнату и увидел остальных членов группы, которые, удобно расположившись на грузовых мешках, аппетитно закусывали.
Командир группы, немецкий лейтенант, как раз отрезавший розовый ломтик сала, сделал себе бутерброд с куском свежевыпеченного хлеба и только после этого, не переставая жевать, добродушно поинтересовался:
— Ты где шлялся?
— Заблукав у болоти, гер лейтенант…
Сейчас Меланюк нагло врал. Это болото он при желании мог пройти и вдоль, и поперек. Дело было в другом. Там, в лесу, Петро долго сидел на замшелой колоде и думал, как ему быть. То ли, немедленно бросив все, бежать к Усенко, то ли идти на хутор и выяснить, чем же намерена заниматься их группа. По зрелом размышлении Петро решил идти к месту сбора и сейчас, скинув тюк парашюта на пол, смотрел на герра лейтенанта преданными глазами.
Немец аккуратно дожевал бутерброд, посмотрел на грязный тючок и уже гораздо строже спросил:
— А почему парашют не зарыл?
— И добре, що не зарыв… — неожиданно властно вмешался мужик, до сих пор молча маячивший за спиною Меланюка. — Давай сюда! Файна материя, у хазяйстви знадобиться.
Меланюк недоуменно глянул на лейтенанта, тот пожал плечами, и Петро ногой оттолкнул тючок в угол. Признаться, немец сейчас удивил Меланюка. И сам тон фразы, и поведение командира — все говорило об иных отношениях, весьма отличных от тех, к которым Петро привык в Кракове.