— Я требую, чтобы майор Пилюгин был серьезно наказан! — вырывая из руки Олега Андреевича паспорт, проговорил Муравьев.
— Будет наказан, — спокойно ответил полковник.
— А я подам на него в суд. И буду требовать возбуждения уголовного дела! Он избил меня! Видите? — тыкая пальцем в ссадину на скуле, сипел Муравьев.
— Вижу. Майор Пилюгин понесет дисциплинарное наказание.
— Нет, я буду требовать уголовного наказания! Превышение должностных полномочий налицо. По моей просьбе уже говорили с начальником отдела собственной безопасности!
— Интересно, кто же говорил с начальником отдела собственной безопасности? — по-прежнему спокойно спросил полковник Судаков.
— Неважно кто. Когда надо будет — узнаете, — усмехнулся Муравьев. — И запомните, полковник, я этого дела так не оставлю — я вашего Пилюгина теперь по стенке размажу! — и Муравьев вышел из кабинета, с силой грохнув дверью.
«Уазик» и автобусы остановились в зарослях. Почти бесшумно выпрыгивали на траву омоновцы. Моросил мелкий мглистый дождь. Пилюгин, Тулегенов, Голубев, Тимонин и командир ОМОНа стояли возле «уазика» и обсуждали план действий.
— Окружаете цех, но без моей команды не начинать. Мы первыми войдем, — сказал Пилюгин.
— Там же вооруженная охрана, — возразил омоновец. — Они вас сразу дырявить начнут.
— Михаил Геннадьевич, он дело говорит, — робко подал голос Голубев. — Нам первыми соваться смысла нету. Пусть ребята сперва их на землю уложат — они это умеют.
— Да? Ну, ладно. Тогда действуй. Мы за тобой, — сказал Пилюгин.
Омоновец потянул с плеча автомат и пошел к своим, отдавая команды на ходу:
— Свистунов! Приходько! Со своими группами справа и слева! Губарев со мной! Быстро ребята, быстро! Работаем!
В мокрых зарослях замелькали фигуры омоновцев.
— Ну и мы пошли, что ли? — вздохнул Пилюгин, доставая из кобуры пистолет. — Помогай нам Бог… — И он тоже двинулся через заросли к видневшемуся впереди освещенному цеху. Оперативники потянулись за ним.
— Много всего со мной было… три ранения… Один раз в Чечне — в брюхо, едва выжил, два раза в Сербии подстреливали. Друга там потерял, единственного друга… И все прахом… деньги, что заработал, — прогулял, едва хватило, чтоб в Россию вернуться. Ни угла, ни друзей… как волк в тайге… И ведь бабы всякие были… — медленно рассказывал Валерий. — Вот только не влюбился ни разу… по-настоящему…
Полина все так же стояла у двери, опершись плечом о косяк.
— А теперь влюбился?
— Ты не смейся над этим, Полина, а то… — он посмотрел на нее так, что Полине стало не по себе.
Она передернула плечами, улыбнулась:
— А я и не смеюсь… Я смотрю на себя… на тебя… и плакать хочется. Ну почему мы такие несчастливые? И мой муж… и вообще все… ну почему? — В глазах у нее стояли слезы. — Почему жизнь против нас? — Она сползла по стенке на пол, подобрала под себя ноги и, закрыв лицо руками, тихо всхлипнула.
— А давай уедем, Полина? — он подошел к ней, присел на корточки. — Вместе! Куда хочешь? В Италию? В Сербию? У меня деньги есть! Хорошие деньги, Полина! И Витьку твоего с собой возьмем! Поживем, как люди… Поехали, а?
Полина молча замотала головой, отняла руки от лица и долго смотрела ему в глаза:
— Ты хороший мужик, Валера… но дороги у нас разные. Прости…
— В тюрьму пойдешь?
— Да… — Она медленно поднялась, застегнула сумку, перекинула через плечо.
— Полина, подожди…
— Не надо, Валера, прошу тебя… Мне пора. Если хочешь, поживи тут пока. Тебе ведь негде, наверное…
Тихо щелкнул замок в двери. Валерий стоял посреди кухни, опустив голову и сжав кулаки.
У входа в цех стояли два джипа и несколько легковых машин. В кабинах джипов сидели водители, по виду китайцы. Остальные машины были пусты. Бесшумными тенями из зарослей скользнули омоновцы, и через пару секунд водители уже лежали на земле с кляпами во ртах и вывернутыми за спину руками.
Бойцы ворвались в освещенный цех, где за длинными столами работали десятки людей. Охрана открыла огонь, но ее быстро перебили. Рабочие послушно ложились на пол, бежать почти никто не пытался.
Валерий вышел из подъезда и направился через двор к своему джипу, но вдруг увидел человека с собакой и задержал шаг, приглядываясь. Было уже темно, но во дворе горел лишь один тусклый фонарь.
Да, это был тот самый мужик, которого днем арестовал майор Пилюгин. Валерий вдруг что-то решил и медленно направился ему навстречу, сунув руку во внутренний карман куртки.
Муравьев шел, придерживая пса на поводке — он рвался вперед, ему не терпелось побегать.
— Привет, — сказал Валерий, подходя. — Растет машина для убийства?
— Растет! — усмехнулся Муравьев. — Мы еще кое-кому покажем, Чук, правда? — и он, чуть наклонившись, потрепал собаку по холке.
— Не вырастет. Некому выращивать будет. — Валерий мгновенно вынул пистолет и выстрелил в упор.
Муравьев завалился прямо на пса, а тот от выстрела присел на задние лапы, потом рванулся в сторону и громко залаял. Валерий метнулся к стоянке, оглянувшись по сторонам, прыгнул в джип и выкатил на улицу.
Никто не видел, что произошло, — двор был пуст, светились лишь окна в домах…
Пилюгин, Тулегенов, Голубев и Тимонин катили в «уазике» по ночному шоссе. Ревел мотор, машину часто встряхивало на выбоинах.
— Скольких мы упустили? — спросил Тимонин. — Человек десять, да?
— Главное, что этот Ван ушел, — сказал Тулегенов.
— Ну кто мог подумать, что там такая орава? Я прикидывал, двадцать-тридцать, не больше, а там Шанхай какой-то!
— Найдем мы этого Вана, никуда не денется, — пробурчал Пилюгин. — Будем трясти по одному всю эту шайку — найдем концы. Хорошо, не подстрелили никого…
— А видели, где они спят, едят? Полный отстой! Рабы в Древнем Риме, небось, получше жили, — сказал Тимонин.
— Разве рабы были только в Древнем Риме? — спросил Пилюгин. — Я видел ночлежки и похуже. На десяти квадратах двадцать человек жили. Вьетнамцы. Спали по очереди… бред!
— Но ведь все равно едут — отбоя нет, — сказал Голубев.
— Что поделаешь… значит, дома еще хуже, — ответил Пилюгин, с силой потер ладонями лицо, вздохнул. — Что-то я уставать стал, ребята… старею, что ли?
Опера в ответ негромко рассмеялись.
Майор приехал домой поздно ночью. В коридоре и на кухне темно, только из комнаты Мишки выливалась тонкая полоска света. Пилюгин подошел к приоткрытой двери и увидел Полину. Перед ней стояла коляска с ребенком. Полина дремала, на коленях у нее лежала раскрытая книжка.