Пилюгин стоял и смотрел, и желваки напряглись у него под скулами, и глаза остро блестели.
Вид у судьи Блинковой был мрачный. Она курила и угрюмо смотрела на Пилюгина, сидевшего напротив нее.
— Н-да, Пилюгин, я вижу, эта бабенка тебя насмерть охмурила.
— Да ничего не охмурила, Алевтина Петровна, — устало отвечал Пилюгин. — Жалко женщину… Несправедливо, если ей полный срок отвесят.
— Я судить буду, — Блинкова затянулась, выпустила густую струю дыма. — Значит, все будет справедливо.
— Я в этом не сомневаюсь, Алевтина Петровна. Только прошу о снисхождении — у нее сын малолетний, инвалид… недавно мужа потеряла… и ведь честная женщина. Вы ведь ее из СИЗО выпустили — она на каждый допрос как часы являлась, никаких проблем… И говорит: «Сколько присудят, столько и буду сидеть».
— Осознала, значит? — усмехнулась судья. — Молодец…
— Не выдержит она зоны… сломается, погибнет.
— Другие выдерживают.
— Да все ломаются! — махнул рукой Пилюгин. — Они что, из тюрьмы людьми выходят?
— А кем же?
— Ну, людьми, конечно… Только какими? С изуродованной психикой, со сгоревшими душами, разве не так?
— Ну, хватит, — раздраженно перебила судья. — Что заслужили, то и получили… Чего ты от меня хочешь?
— Прошу об условном сроке, Алевтина Петровна. Знаю, вы судья строгий, но… справедливый. Потому и прошу об условном.
Потянулось долгое молчание. Блинкова докурила сигарету, отпила глоток чая из стакана в серебряном подстаканнике.
Пилюгин заговорил первым:
— Мне сказали, что просить вас об этом — дело гиблое.
— Интересно, кто же сказал?
— Да все… А я вот все-таки решил попросить. — Пилюгин посмотрел ей в глаза.
— И правильно решил, — вдруг улыбнулась Алевтина Петровна. — Я еще раз изучила дело… женщина, конечно, положительная. Я хоть, как ты говоришь, человек строгий, но мне ее тоже жалко стало. Однако надо мной тоже начальство есть, Пилюгин. Меня за условные сроки знаешь как дрючат? Но я никого не боюсь и поступаю так, как мне моя судейская совесть велит, что бы там про меня ни трепали всякие…
Пилюгин смотрел на нее и не понимал, верить ей или не верить.
— Ладно, Пилюгин, ступай. Сделаю все возможное.
Народу в зале суда было немного, в основном сотрудники убойного отдела и несколько пожилых женщин — любительниц ходить по судам. Пилюгин сидел на передней скамейке, совсем близко от столика, за которым расположился прокурор, тот самый, в золотых очках.
Двое милиционеров ввели Полину. Открылась дверь клетки, и Полина села на скамейку. Посмотрела по сторонам, заметила Тулегенова, Тимонина, Голубева и Деревянко. Потом увидела Пилюгина. Он улыбнулся ей, но Полина отвернулась.
В зал вошли судья Блинкова и двое заседателей.
— Встать! Суд идет! — объявила секретарша.
Все поднялись. Алевтина Петровна взгромоздилась за судейский стол, нависнув над ним всей своей мощной фигурой и положив большущие толстые руки на папку с делом. Раздался ее хрипловатый прокуренный голос:
— Слушается дело…
Валерий собрал в небольшой кожаный чемодан только необходимые вещи. Достал из сумки паспорт с гербом Сербии, перелистал, вложил в него авиабилет и сунул во внутренний карман пиджака. Остальные паспорта изрезал ножницами на мелкие куски, отнес в туалет и спустил в унитаз.
Вернувшись в комнату, он присел за стол, закурил, вынул мобильный телефон и нажал на кнопку.
Через секунду на экранчике появилась фотография Полины. Женщина улыбалась, глядя прямо на Валерия. Он вздохнул, выключил мобильник, решительно встал, взял чемодан и вышел из квартиры.
От подъезда Валерий направился к стоянке автомобилей, где крайним стоял его джип, и еще издали нажал на кнопку брелка. Джип в ответ коротко свистнул и мигнул подфарниками. Он не обратил внимания на стоявшую чуть поодаль серую «тойоту», где сидел Ван с двумя помощниками, молодыми, спортивного вида китайцами.
Валерий бросил чемодан на заднее сиденье и сунул ключ в замок. И в это мгновение за боковым стеклом выросла темная фигура в куртке с поднятым воротником, блеснул ствол пистолета с глушителем и сухо щелкнули два выстрела. Валерий ткнулся лицом в руль и замер, выронив ключи. Кровь из виска тонкой струйкой потекла по щеке к подбородку.
Человек в кожаной куртке наклонился над Валерием, быстро обшарил карманы пиджака, вынул паспорт, мобильник, пачку долларов, перетянутых резинкой, пистолет, заткнутый за ремень на спине, забрал чемодан. Потом, не торопясь, захлопнул дверцу джипа…
— Что касается поведения подсудимой на следствии, то у меня сложилось твердое убеждение, что она осознала свою вину и искренне раскаялась в содеянном, — говорил Пилюгин, стоя на месте свидетеля и глядя на судью Алевтину Петровну. — Уверен, что в момент совершения преступления разум ее помутился под влиянием смерти мужа и она плохо осознавала, что делает…
— Есть еще вопросы к свидетелю Пилюгину? — громко спросила судья.
— У меня вопрос к свидетелю, ваша честь, — поднялся прокурор.
— Спрашивайте, — сказала судья и зачем-то посмотрела на часы.
— Скажите, свидетель, ведь нитроглицерин — довольно редкое взрывчатое вещество. Из дела я вижу, что вы, как следователь, неоднократно пытались выяснить, где подсудимая его достала, но она отказалась отвечать на этот вопрос. И после этого вы утверждаете, что она раскаялась? — в голосе прокурора звучала ирония.
— Подсудимая не знала этого человека, — пожал плечами Пилюгин. — Она утверждала, что купила его у незнакомца, которого встретила на рынке.
— И вы, опытный следователь, верите, что нитроглицерин можно купить на рынке у первого встречного? — улыбнулся прокурор.
— Я верю, — твердо ответил Пилюгин. — Я знаю, что на наших рынках можно купить и взрывчатку, и оружие, и наркотики…
— У первого встречного?
— Ну, если походить, поспрашивать, то вас наведут на продавца.
— Но взрывчатку он продаст только после того, как убедится, что покупатель не из милиции, не так ли? А это означает, что с продавцом все-таки надо познакомиться, чтобы не вызвать у него подозрений. Таким образом, покупатель во всяком случае должен запомнить того, кто продал ему взрывчатку. И тем не менее, подсудимая категорически отказалась даже описать его, помочь составить фоторобот… Мне кажется, тут раскаянием и не пахнет.
— Нет, нет, она раскаялась, — поспешно перебил Пилюгин и повторил: — Она искренне раскаялась.
— Но ваши утверждения ни на чем не основываются, кроме… Впрочем, ладно, не буду, — прокурор с хитрой улыбкой развел руками. — У меня больше нет вопросов, ваша честь.