Тревога за товарища, неизвестно где пропавшего вместе с самолетом, угнетала всех и особенно начальника экспедиции. Александр Дмитриевич часами ходил один по опустевшему лагерю, беспрестанно курил, возвращался еще более мрачный, почерневший. Он любил своих людей, а летчиков особенно. Мысль о том, что румяного, веселого пилота Женю Ефимова — самого молодого, более похожего на юношу, чем на взрослого мужчину, постигла неизвестная участь, терзала неотступно. Может быть, он покалечился и сейчас беспомощный замерзает один в тайге… Что делать? Чем помочь ему?
Теперь, когда вылет самолета из гидропорта стал невозможен из-за шуги, а ждать ледового покрова пришлось бы слишком долго, Клочко организовал выход из тайги пешком. Для этого запасного варианта нанят был проводник — местный эвенк Максим с семью оленями. Продовольствие, теплую одежду, медикаменты упаковали во вьюки. Все было приготовлено, однако Александр Дмитриевич откладывал выход из тайги со дня на день. И его надежды оправдались. На пятые сутки, когда река вся кишела шугой, из тайги вышел Женя. Ликование было всеобщим: жив! Правда, вид у летчика был измученный донельзя. Он пришел пешком…
Оказывается, «шаврушка» не долетела до места, где Ефимов должен был забрать в тайге двух человек, — вышел из строя мотор. Евгений совершил вынужденную посадку на реку. Ликвидировать неисправность ему не удалось, а помощи ждать неоткуда. С пассажирами — начальниками партий — был заранее такой уговор: при истечении контрольного срока эвакуироваться самим по запасному варианту. Ефимов нашел небольшой заливчик, укрепил там самолет у берега, снял и положил в мешок приборы, вещи, продуктовый НЗ и пошел через тайгу прямым курсом на гидропорт. Путь был тяжелым, без тропы, по глубокому снегу, но летчик точно вышел к цели.
Измученного Женю вымыли, накормили, уложили отсыпаться. А на следующий день двинулись на юг вшестером: Клочко, Ефимов, Фомичев, Бутова, Морозова и проводник Максим.
За что уважали и любили Клочко — так это за его заботу о людях. При организации похода им было предусмотрено буквально все. Продуманный и строгий режим движения и ночного отдыха, темп ходьбы, привалы для принятия пиши. Под вечер он присматривал подходящие места для ночлега. Останавливались и сразу, пока было светло, начинали заготовку дров для костра. Затем настилали на снег ветки, хворост. На них укладывали спальные мешки, в которые влезали одетыми, в ватных брюках, телогрейках и шапках-ушанках. По очереди дежурили у мощного костра из толстых кряжей. На дежурном лежали обязанности — поддерживать огонь в костре, присматривать, чтобы не загорелись мешки и охранять от хищных зверей. При дежурном была боевая винтовка. Клочко добивался беспрекословного соблюдения дисциплины, и надо сказать, что все его распоряжения были разумны.
Варвара Михайловна Бутова вспоминала, как еще летом однажды заработала от начальника сразу два выговора: устный и письменный, причем первый запомнился крепче. А дело было так. В жаркий полдень молодежь решила искупаться в реке. Всем было известно распоряжение Клочко — не отплывать далеко от берега. Варя плавала здорово и решила переплыть Олекму. Поплыла уверенно, но на середине реки почувствовала, что не может справиться с мощным течением, которое понесло ее мимо берега, а вода холодная. Выслали вдогонку катер, подняли на борт незадачливую пловчиху. Все обошлось благополучно.
Взбодренная холодной водой и пережитым приключением Бутова влетела в контору — и оробела. Ее встретил Клочко, бледный от гнева. Высказав все, что думает о «безрассудном поведении, казалось бы, взрослого и грамотного человека», он продиктовал секретарю-кассиру Морозовой приказ о вынесении строгого выговора бухгалтеру экспедиции Бутовой. Приказ был вывешен в столовой в назидание и напоминание другим о том, что с таежными реками шутить нельзя и что распоряжения начальника экспедиции следует выполнять безоговорочно.
Группа шла цепочкой. Впереди проводник Максим, за ним навьюченные олени, связанные друг за другом. Последний олень шел без груза — это был резерв для уставших, для женщин. Замыкал цепочку всегда Александр Дмитриевич. Он был осмотрителен и очень осторожен. Ему было известно, что сезон 1938 года, как обычно, не обошелся без жертв. В соседней экспедиции при пешем переходе отстал от группы и замерз техник Величко. Неподалеку от своего лагеря погиб техник Эдуард Бурнас — был растерзан медведем. Александр Дмитриевич всегда с настороженностью относился к тайге и внимательно наблюдал за физическим состоянием каждого вверенного ему человека.
Как-то ближе к вечеру на пути встретилось заброшенное зимовье, и Клочко решил на эту ночь разместиться там, чтобы люди отдохнули получше. Это решение обрадовало всех, кроме эвенка Максима. Он наотрез отказался войти в избушку, уверял, что спать в ней нельзя, по ночам там появляется нечистая сила, и расположился под открытым небом у костра. Снял унты, просушивал над огнем свои портянки, расчесывал влажные волосы и шептал какие-то заклинания. И все приговаривал: «Он ночью будет там». А кто этот «Он», проводник не говорил.
Обе молодые женщины, потихоньку наблюдавшие за проводником, не на шутку струхнули. А когда пошли к роднику за водой для ужина, в темных кустах им почудились шорохи. Бросились бежать оттуда опрометью, впрочем, ведер все-таки не побросали. А когда все улеглись на лавках вдоль стен зимовья, долго дрожали, охваченные необъяснимым страхом, прислушивались и перешептывались, пока Александр Дмитриевич, потеряв терпение, не прикрикнул на них: «Спать немедленно! Завтра на перевал идти…» От грозного голоса командира страх прошел, и все уснули. Один Фомичев в обнимку с винтовкой остался зевать да на часы смотреть, дожидаясь смены караула.
Днем шли бодро. Мужчины по пути охотились. Порой на обед удавалось добыть глухаря. Питание Клочко предусмотрел высококалорийное: гречневая каша, тушеное мясо чай с сахаром. Летчик Ефимов, самый молодой из группы, быстро оправился от пятидневного одинокого странствия притом природная жизнерадостность брала свое. Он не уставая веселил группу выдумками, рассказами, занимал какими-нибудь безобидными каверзами. Периодически, когда одна из женщин уставала, ее усаживали верхом на резервного оленя. Для ходьбы одевались облегченно: на ногах ичиги (самодельные мягкие сапоги поверх меховых чулок), ватные брюки и шерстяные вязаные кофты. А когда садились на оленя, то утеплялись, надевая валенки и полушубок.
Ефимов, когда чувствовал, что близится время привала, щекотал веточкой хвост у оленя, тот встряхивался, и наездница во всей своей громоздкой одежде падала в снег.
«Максим! — кричал тогда Женя Ефимов проводнику. — Максим, постой, мешок упал». Раздавался общий смех. Группа останавливалась.
В поселок Тупик добрались на седьмой день. Максим хорошо знал дорогу, и провел группу коротким путем. Ведь по реке расстояние 350 километров. И все же люди устали. Придя на базу, вошли и, не раздеваясь, сразу опустились на пол, сели, протянув ноющие ноги. Отсюда группа должна была переправиться автомашиной на прирельсовую базу в Могоче. До Транссиба можно было добраться уже не как весной — за два дня, а всего за три часа. Дорога подмерзла и стала вполне проезжей.
Неожиданно в помещение вошел милиционер: «Бутова из Олекминской экспедиции здесь?.. Следуйте за мной. Вас вызывает следователь».