Генерал-полковник Михаил Ефимович Катуков, командир 1-й гвардейской танковой армии, также нетерпеливо ждал начала штурма, однако он был благодарен отсрочке.
Его люди нуждались в отдыхе, а его ремонтным бригадам требовалось время, чтобы привести в порядок технику. «Танки прошли по прямой около 570 километров, — сказал он одному из своих командиров корпусов, генералу Гетману, после того как они достигли Одера. — Однако, Андрей Лаврентьевич, их спидометры показывают более 2000. У человека нет спидометра, и никто не знает, какой износ у него».
Гетман согласился. Он не сомневался в том, что немцы будут сокрушены и Берлин капитулирует, но и он был рад возможности перегруппироваться. «По азбуке войны, товарищ генерал, — сказал он Катукову, — победа достигается не взятием городов, а уничтожением врага. В 1812 году Наполеон это забыл. Он потерял Москву, а ведь Наполеон был неплохим полководцем».
Примерно такое же настроение царило и в других армейских штабах по всему фронту.
Хотя не терпелось покончить с отсрочкой, все неустанно пользовались передышкой, ибо ни у кого не было иллюзий: предстояло жестокое сражение. Маршалы Жуков, Рокоссовский и Конев получили пугающие доклады о том, с чем могут столкнуться.
По оценкам их разведки, укрепрайон обороняло более миллиона немцев, и до трех миллионов гражданских лиц могли встать на защиту Берлина. Если доклады точны, противник превосходил Красную армию более чем в три раза.
Когда начнется штурм? Об этом маршалы еще не знали. Огромная группа армий Жукова должна была брать город, но и это могло измениться. Точно так, как англо-американские армии на Западном фронте ждали слова «Вперед» от Эйзенхауэра, командиры Красной армии ждали приказа своего Верховного главнокомандующего. Более всего остального маршалов беспокоила скорость, с которой англо-американцы продвигались от Рейна.
С каждым днем они все ближе подходили к Эльбе… и к Берлину. Если Москва вскоре не отдаст приказ к штурму, британцы и американцы могут войти в город раньше
Красной армии. Но пока Иосиф Сталин не произнес слово: «Вперед!», казалось, он сам чего-то ждет.
Бесконечный поток грузовиков с армейской амуницией грохотал по узкой, пыльной главной улице французского городка. Колонны направлялись на северо-восток в долгий путь к Рейну и Западному фронту. Останавливаться запрещалось; повсюду стояли военные полицейские, регулирующие транспортный поток. В любом случае у водителей не было причин останавливаться. Это был всего лишь еще один сонный французский городишко с обязательным собором, еще один контрольно-пропускной пункт на скоростном шоссе Ред Бол. Водители еще не знали, что Реймс в данный момент стал, быть может, самым важным городом в Европе.
Веками бушевали сражения за этот стратегический перекресток в Северо-Восточной Франции. Готический собор, величественно возвышавшийся в центре города, за свою историю неоднократно подвергался обстрелам, и каждый раз его восстанавливали. На его месте или в его святилище короновались все французские монархи от Хлодвига I в 496 году до Людовика XVI в 1774-м. Нынешняя война, к счастью, пощадила город и его памятник. Теперь в тени огромного, с двумя шпилями, кафедрального собора разместился штаб еще одного великого лидера — Дуайта Д. Эйзенхауэра.
Штаб Верховного главнокомандующего союзными экспедиционными силами скрывался в переулке рядом с железнодорожной станцией в неприметном современном трехэтажном здании. Здание принадлежало Колледжу современной техники, бывшей технической школе для мальчиков.
Похожая на красно-кирпичную коробку с внутренним двором, школа была рассчитана более чем на 1500 студентов. Штабисты называли ее «маленькая красная сельская школа». Может быть, она казалась маленькой из-за требований, предъявляемых штабом Верховного главнокомандования союзными экспедиционными силами: с 1944 года число штабистов почти удвоилось и теперь составляло около 1200 офицеров и 4000 военнослужащих рядового и сержантского состава. В результате колледж смог вместить только Верховного главнокомандующего, офицеров его генерального штаба и их отделы. Остальные работали в других зданиях по всему Реймсу.
В классной комнате на третьем этаже, которую Эйзенхауэр использовал как свой кабинет, генерал работал почти непрерывно весь день. Комната была маленькой, обстановка — спартанской. Два окна, выходящие на улицу, занавешены светомаскировочными шторами. На натертом дубовом полу — несколько кресел, и больше ничего. В одном конце комнаты, в нише, на невысоком возвышении для учителя теперь стоял письменный стол Эйзенхауэра. На столе — синий кожаный письменный прибор, фотографии жены и сына в кожаных рамках и два черных телефона — один для обычной связи, другой — специальный инструмент для «зашифрованных» переговоров с Вашингтоном и Лондоном. И несколько пепельниц, так как Верховный главнокомандующий был заядлым курильщиком, выкуривавшим более шестидесяти сигарет в день. [19]
Позади письменного стола стоял личный генеральский флаг, а в противоположном углу — флаг США.
Накануне днем Эйзенхауэр слетал в Париж на пресс-конференцию. Главной новостью была победа на Рейне. Верховный главнокомандующий объявил, что основная вражеская оборона на западе сокрушена. Хотя Эйзенхауэр сказал репортерам, что не хочет «с легкостью отзываться о войне, поскольку немцы намереваются драться до конца», по его мнению, немцы — «разбитый враг». Берлин на пресс-конференции был упомянут вскользь. Один из репортеров спросил, кто доберется до столицы первым, «русские или мы?». Эйзенхауэр ответил, что, по его мнению, «одно расстояние позволит русским дойти первыми», однако быстро добавил, что не «хотел бы делать какие-либо прогнозы; хотя русским «ближе», им противостоят «основные силы германских войск».
Ночь Эйзенхауэр провел в отеле «Рафаэль», затем, покинув Париж сразу после рассвета, прилетел в Реймс. В 7.45 утра он уже был в своем кабинете и проводил совещание с начальником штаба генерал-лейтенантом Уолтером Беделлом Смитом. В генеральской синей кожаной папке с застежкой уже лежали штук двадцать телеграмм, пришедших за ночь. Ответить на них мог только Верховный главнокомандующий, ибо все они имели пометку высшей секретности: «Только для Эйзенхауэра». Среди них было послание Монтгомери, в котором он искал одобрения своего броска к Эльбе и Берлину. Однако самой важной была телеграмма от человека, которому подчинялся Эйзенхауэр: начальника штаба США генерала Джорджа К. Маршалла. По случайному стечению обстоятельств обе телеграммы прибыли в штаб Верховного главнокомандования союзными экспедиционными силами накануне вечером с разницей в два часа, и обеим предстояло серьезно повлиять на Эйзенхауэра. В эту среду, 28 марта, телеграммы послужили катализатором в окончательной кристаллизации стратегии Верховного главнокомандующего, которой он будет следовать до конца войны.