Месяцами ранее Объединенный комитет начальников штабов сформулировал миссию Эйзенхауэра как Верховного главнокомандующего одним предложением: «Вы вступите на континент Европа и совместно с другими объединенными нациями осуществите операции, нацеленные на сердце Германии и уничтожение ее вооруженных сил».
Эйзенхауэр блестяще выполнил эту директиву. Силой своей личности, административным талантом и тактом он сплотил военных более чем дюжины стран в самую внушительную силу в истории. Мало кто мог бы достичь этого, сведя враждебность к такому минимуму.
И все же пятидесятипятилетний Эйзенхауэр не соответствовал традиционному европейскому представлению о военном лидере. В отличие от британских генералов он не был приучен рассматривать политические цели как часть военной стратегии. Хотя Эйзенхауэр был великолепным дипломатом в политике компромисса и умиротворения, он не был сведущ в тонкостях международной политики, и гордился этим. По американской военной традиции, его научили никогда не узурпировать гражданскую верховную власть. Короче говоря, он довольствовался сражениями и победами, оставляя политику государственным деятелям.
Даже сейчас, в этот поворотный момент войны, цели Эйзенхауэра оставались, как всегда, чисто военными. Ему никогда не давали политической директивы, касающейся послевоенной Германии, да он и не считал это своей проблемой. «Моя работа, — позже скажет он, — состояла в том, чтобы быстро завершить войну, уничтожить германскую армию как можно скорее».
У Эйзенхауэра были все причины ликовать по поводу того, как продвигается работа: его армии молниеносно форсировали Рейн и ворвались в Центральную Германию за двадцать один день — гораздо раньше графика. Однако их головокружительное наступление, за которым так жадно следил свободный мир, теперь требовало от Верховного главнокомандующего ряда сложных решений. Непредвиденная скорость англо-американского наступления аннулировала некоторые стратегические, давно запланированные действия. Эйзенхауэру пришлось приспосабливать свои планы к новой ситуации. Это означало изменение и переоценку ролей некоторых армий и их командующих, особенно фельдмаршала Монтгомери и его могучей 21-й группы армий.
Самое последнее сообщение Монтгомери было боевым призывом к действию.
Пятидесятивосьмилетний фельдмаршал не спрашивал, как вести сражение; он требовал предоставить ему право возглавить наступление. Монтгомери быстрее большинства командующих осознал политическое значение военной ситуации и почувствовал, что захват Берлина западными союзниками жизненно важен. И он был убежден, что сделать это должна 21-я группа армий. Телеграмма Монтгомери не только свидетельствовала об упрямстве, но также делала очевидным тот факт, что между ним и Верховным главнокомандующим все еще остаются серьезные разногласия.
Реакция Эйзенхауэра на телеграмму фельдмаршала, как вспоминают генерал Смит и другие офицеры штаба Верховного главнокомандующего, была подобна «реакции лошади на колючку под седлом».
Ключевая разница между военными философиями Монтгомери и военными доктринами Эйзенхауэра заключалась в противопоставлении стратегии одиночного удара стратегии широкого фронта. Монтгомери и его шеф, начальник имперского генерального штаба фельдмаршал сэр Алан Брук, агитировали за молниеносный одиночный удар в сердце Германии. Почти сразу после падения Парижа, когда немцы еще были дезорганизованы и бежали из Франции, Монтгомери сначала представил свой план Эйзенхауэру. «Мы достигли той стадии, — писал он, — когда один по-настоящему мощный и полнокровный бросок к Берлину может быть успешным и, следовательно, закончит Германскую войну».
Монтгомери изложил свой план в девяти сжатых пунктах. Он убеждал, что англо-американским войскам не хватает возможностей снабжения и коммуникации для двух наступлений на Германию бок о бок. По его мнению, наступление могло быть только одно — его собственное, — что потребует «всех ресурсов материально-технического обеспечения… без ограничений». Другие операции должны продолжаться с тем материально-техническим обеспечением, которое останется. «Если, — предупреждал Монтгомери, — мы остановимся на компромиссном решении и расколем наши материально-технические ресурсы так, что ни один удар не будет полнокровным, мы продлим войну». Время является «столь важным фактором… что решение необходимо принять немедленно».
План был дерзким и изобретательным, и, с точки зрения Монтгомери, точно рассчитанным по времени. План также отмечал странную перемену в обычном подходе фельдмаршала к ведению военных действий. Как позже описывал ситуацию генерал-лейтенант сэр Фредерик Морган, заместитель начальника штаба Эйзенхауэра, «если изложить ситуацию вкратце, Монтгомери, до сих пор знаменитый осмотрительностью и взвешенностью решений, вообразил, что если ему предоставят приоритет в ущерб интересам американских групп армий, то он сможет в кратчайший срок сокрушить врага, дойти до Берлина и быстро завершить войну».
В плане безусловно были элементы азартной игры. Один мощный удар двух огромных групп армий — более сорока дивизий — с северо-востока на Германию мог закончиться быстрой и решительной победой, но также мог привести к полной и, вероятно, непоправимой катастрофе. С точки зрения Верховного главнокомандующего, риск сильно перевешивал любой шанс на успех, как он и объяснил Монтгомери в тактичном послании: «Соглашаясь с вашей концепцией мощного наступления на Берлин, я не согласен с тем, что он должен начаться в данный момент». Эйзенхауэр считал необходимым сначала открыть порты Тавра и Антверпена, чтобы «поддержать мощный удар в глубь Германии. Никакое перераспределение наших настоящих ресурсов не сможет оказать адекватную поддержку наступлению на Берлин». Стратегия Верховного главнокомандующего заключалась в наступлении на Германию широким фронтом, форсировании Рейна и захвате огромной промышленной долины Рура перед маршем на столицу».
Этот обмен мнениями состоялся в первую неделю сентября 1944 года. Неделю спустя в послании к командующим тремя группами армий — Монтгомери, Брэдли и Диверсу — Эйзенхауэр уточнил свой план: «Несомненно, Берлин — главный трофей, но и то самое место, где враг, по всей вероятности, сосредоточит свои главные силы. Я также уверен, что мы должны сосредоточить все наши усилия и ресурсы на быстром броске к Берлину. Однако нашу стратегию придется скоординировать со стратегией русских, поэтому мы должны рассматривать альтернативные цели».
Спектр вероятных целей, на взгляд Эйзенхауэра, был очень широким: северные немецкие порты («они могут быть оккупированы, как защита флангов при наступлении на Берлин»); важные промышленные и коммуникационные центры Ганновер, Брунсвик, Лейпциг и Дрезден («немцы могут удерживать их, как промежуточные позиции, прикрывающие Берлин»); и, наконец, в Южной Германии район Нюрнберг — Мюнхен, который следовало захватить («отрезать вражеские силы, выведенные из Италии и с Балкан»). Следовательно, предупреждал Верховный главнокомандующий, «мы должны быть готовы к одной или более из следующих ситуаций:
А. Направить войска северной и центральной групп армий на Берлин по обе стороны осей Рур — Ганновер — Берлин, или Франкфурт — Лейпциг — Берлин, или обеих осей.