Прочитав черновик, Эйзенхауэр добавил карандашом одну последнюю строчку: «Как вы говорите, ситуация выглядит благоприятной».
Верховный главнокомандующий усовершенствовал свои планы следующим образом: вместо массированного наступления через Северную Германию, как предполагалось вначале, он решил ударить прямо через центр страны. Американская 9-я армия вернулась под командование Брэдли, которому отныне отводилась главная роль. Брэдли должен был осуществить завершающее наступление, нацелив свои войска в район Дрездена примерно на сотню миль южнее Берлина.
Хотя Эйзенхауэр принял часть рекомендаций Маршалла, запланированная им переброска войск была похожа на предложения 12-й группы армий генерала Брэдли в меморандуме «Переориентация стратегии». Однако во всех трех телеграммах Эйзенхауэра, где излагались его планы наступления, было одно существенное упущение: в телеграммах не упоминался Берлин, который когда-то Верховный главнокомандующий назвал «безусловно главным трофеем».
* * *
В сумерках неясно вырисовывалась громада Бранденбургских ворот. Доктор Йозеф Геббельс смотрел на монумент из частично заколоченных досками окон кабинета своей виллы. Похожий на гнома шеф гитлеровской пропаганды стоял спиной к своим посетителям, словно выражая им презрение. Во всяком случае, так казалось его собеседнику, командующему обороной Берлина генерал-майору Хельмуту Рейману.
Генерал пытался добиться решения по делу, которое он считал самым неотложным: его волновала судьба населения города накануне сражения.
В четвертый раз за месяц Рейман и начальник его штаба полковник Ганс Рефьёр встретились с Геббельсом. Сорокасемилетний Геббельс был теперь самым высокопоставленным человеком в Берлине после Гитлера. Он был не только рейхсминистром народного просвещения и пропаганды; он был также гаулейтером Берлина и имперским комиссаром обороны. В этом качестве он отвечал за все меры, касающиеся гражданского населения города, организации и подготовки подразделений фольксштурма и строительства укреплений. В то время, когда отсутствие какого-либо четкого разделения полномочий между военными и гражданскими учреждениями создавало трудности как для солдат, так и для гражданских лидеров, Геббельс только усугублял неразбериху. Будучи совершенно невежественным и в военных, и в муниципальных вопросах, он тем не менее совершенно ясно дал понять, что только он один берет на себя ответственность за оборону Берлина. В результате Рейман оказался в невыносимом положении. Чьим приказам подчиняться? Приказам военной ставки Гитлера или приказам Геббельса? Рейман не знал и пребывал в отчаянии: никто не стремился прояснить ситуацию.
На каждой из предыдущих встреч Рейман поднимал вопрос эвакуации. Сначала Геббельс сказал, что «об этом не может быть и речи». Затем он проинформировал генерала, что существует схема эвакуации, подготовленная «высшими чинами СС и полиции». Начальник штаба Реймана занялся поисками и действительно нашел некий план. «Этот план состоит, — сказал Рефьёр Рейману, — из карты в масштабе 1 к 300 000, на которой ответственный чиновник, капитан полиции, аккуратно отметил красными чернилами пути эвакуации из Берлина на запад и юг. На плане нет ни санитарных пунктов, ни пунктов питания, не предусмотрен транспорт для больных и слабых. Насколько я могу судить, согласно этому плану, эвакуируемые должны пройти с ручной кладью от 20 до 30 километров до станций погрузки, откуда их перевезут поездами в Тюринген, Захсен-Анхальт и Мекленбург. Все это должно произойти, когда Геббельс даст команду. Однако совершенно неясно, откуда будет отправляться железнодорожный транспорт».
Рейман пытался обсудить эту проблему с Гитлером. Фюрера он видел лишь дважды: когда принимал командование и несколько дней спустя, когда его пригласили на одно из ночных совещаний. На том совещании обсуждался в основном Одерский фронт, и Рейману не представился шанс объяснить ситуацию, сложившуюся в Берлине. Во время одной из пауз он заговорил с Гитлером и стал уговаривать его немедленно отдать приказ эвакуировать из столицы всех детей до десяти лет. Воцарилась тишина. Гитлер повернулся к Рейману и холодно спросил: «О чем вы говорите? Что вы имеете в виду?» Затем медленно, подчеркивая каждое слово, он произнес: «Никаких детей этой возрастной группы в Берлине не осталось!» Никто не осмелился возразить, и Гитлер быстро перешел к другим вопросам.
Резкий отпор не отпугнул командующего обороной Берлина. Теперь Рейман добивался приказа от Геббельса: «Герр рейхсмйнистр, как мы обеспечим население в случае осады? Как мы будем кормить их? Где взять продовольствие? Согласно данным мэра, в городе сейчас 110 000 детей в возрасте до десяти лет с матерями. Как мы обеспечим молоком младенцев?», Рейман умолк, ожидая ответа. Геббельс все таращился в окно. Затем, не поворачиваясь, он резко сказал: «Как мы будем кормить их? Мы приведем домашний скот из соседних деревень — вот как мы их накормим! Что касается младенцев, у нас есть трехмесячный запас консервированного молока». О консервированном молоке Рейман и Рефьёр услышали впервые. Фраза о домашнем скоте показалась безумной. В сражении коровы будут еще уязвимее, чем люди, которые, в конце концов, могут укрыться в убежищах. Куда Геббельс планирует согнать животных? И чем они будут питаться? Рейман заговорил горячо и убежденно: «Безусловно мы должны рассмотреть план немедленной эвакуации. Нельзя больше ждать. Каждый прошедший день умножает последующие трудности. Мы должны по меньшей мере вывезти женщин и детей сейчас — пока не слишком поздно».
Геббельс не ответил. Воцарилось долгое молчание. За окном темнело. Вдруг Геббельс потянулся, схватил шнур и дернул. Маскировочные шторы с треском сомкнулись. Геббельс обернулся и захромал (его нога была изуродована с рождения) к письменному столу, включил свет, посмотрел на наручные часы, лежавшие на блокноте, затем перевел взгляд на Реймана и кротко сказал: «Дорогой генерал, когда и если эвакуация станет необходимой, решение принимать буду я. — Его тон стал угрожающим. — Но я не собираюсь погружать Берлин в панику, отдавая приказ сейчас! У нас полно времени! Полно времени!.. До свидания, господа».
Выйдя из здания, Рейман и Рефьёр на минуту остановились на ступенях. Генерал Рейман обвел взглядом город. Хотя сирены не выли, вдали прожектора уже начали щупать ночное небо. Медленно натягивая перчатки, Рейман сказал Рефьёру: «Мы столкнулись с задачей, которую не можем решить; нет ни единого шанса на успех. Я могу лишь надеяться, что случится какое-то чудо, которое изменит наши судьбы, или война закончится прежде, чем начнется осада Берлина. Иначе, — добавил он, глядя на Рефьёра, — только Бог поможет берлинцам».
Вскоре Рейману в командный пункт на Гогенцоллерндам позвонили из ОКХ (Главного командования сухопутных сил), и он узнал, что, кроме Верховного главнокомандующего Гитлера и берлинского гаулейтера Геббельса, у него появился еще один начальник. Рейману сказали, что было принято решение в конце концов передать Берлинский укрепрайон под командование группы армий «Висла» и ее командующего, генерал-полковника Готтхарда Хейнрици. Услышав имя Хейнрици, Рейман почувствовал первые проблески надежды. Он распорядился, чтобы Рефьёр при первой же возможности подробно осведомил штаб группы армий «Висла». Только одно тревожило его: какие чувства испытает Хейнрици, готовящийся удержать русских на Одере, когда узнает, что ему придется взять под свое крыло и Берлин?