— Сегодня вечером вы можете звать меня Рейнхард, — сказал он, взяв Ильзу за руку. — Но только наедине. Не годится, чтобы люди думали, будто имперский протектор так легко допускает фамильярность.
Ильза бросила взгляд в зеркало, но глаза шофера были устремлены на дорогу и профессионально бесстрастны.
«Мерседес», урча, покатил по мостовой, немецкий водитель ловко вел машину по узким пражским улочкам. Из держателя на спинке водительского сиденья Гейдрих вынул бутылку шампанского и два бокала. Хлопнул пробкой, налил. Пена брызнула на его безукоризненно ухоженные руки. Гейдрих ее слизнул.
— Вы, конечно, пьете шампанское? — Он подал Ильзе бокал.
— С удовольствием, — ответила она.
Пока они катили по городским улицам, Гейдрих показывал Ильзе достопримечательности одну за другой, без остановки читал лекцию о Праге, ее истории и архитектуре. Похоже, он знал об этом городе почти все.
— А вам известно, что «Дон Жуана» Моцарта впервые поставили здесь? — спросил он. — Это был любимый город Моцарта, и всякий раз, когда он приезжал сюда, добрые пражские немцы оказывали ему самый радушный прием. — Гейдрих подлил шампанского Ильзе и себе. — Прага всегда была больше немецкой, чем славянской, и сейчас мы, немцы, просто возвращаем былую славу городу как части великого германского рейха. Помимо прочего, мы зовем город его настоящим немецким именем Праг, а не «Праха». Вообще-то мы настаиваем на этом имени.
Ильзе пришлось признать, что Прага прекрасна — в своем роде так же прекрасна, как Париж, только холодна и сдержанна, а Париж ласков и приветлив. Будто построенный талантливым малолетним нахалом, весь город — средневековый каприз головокружительных шпилей и островерхих черепичных крыш. Площади сплошь и рядом вымощены булыжником, а через самое сердце города царственно катит волны великая река Молдау, которую чехи зовут Влтавой. Прага гораздо привлекательнее плебейской Вены или тусклого, продуваемого ветрами Берлина. Не удивительно, что фашисты ее оккупировали, подумала Ильза: они на все пойдут, лишь бы выбраться из своих безобразных бургов.
Они заехали в незнакомый район, старинный и запутанный.
— Это Йозефов, — сказал Гейдрих. В отличие от большинства фашистских вождей, которые недалеко ушли от крестьян, он говорил на изящном, очень светском немецком. Без всякого просторечья, которым до сих пор пересыпал свои проповеди фюрер; твердый саксонский выговор Гейдриха так не походил на Гитлеровы карикатурные австрийские интонации. — Остановите машину.
Они ехали по улице под названием Парижска — широкому проспекту, что вел от Старой ратуши на север, — пока не пересекли реку. Тут они остановились перед строгим и внушительным строением. Водитель открыл дверцы — сначала Гейдриху, потом Ильзе.
— Посмотрите вокруг, — сказал наместник.
К изумлению Ильзы, они стояли перед синагогой. По улицам со всех ног торопились прочь от «мерседеса» одетые в черное бородатые иудеи.
У Гейдриха вырвался презрительный смешок.
— Вот, — сказал он, — еврейский квартал!
Ильза не верила своим глазам. Здесь, под самым носом у Вешателя, целое еврейское поселение, как видно, спокойно занималось своими делами. Ильза обернулась к Гейдриху с понятным вопросом во взгляде.
— Это Староновая синагога, — сказал Гейдрих, — старейшая в Европе. Она же станет и последней. Еврейская легенда гласит, что камни в ее основании привезены из самого иерусалимского Храма, с тем условием, что они должны вернуться туда в Последний день, в Судный День. Этот день для евреев настанет куда быстрее, чем они могли себе представить.
— Почему она называется Староновая? — спросила Ильза.
Гейдрих окинул здание хищническим взглядом, потирая руки.
— На иврите «условие» будет «альтней», — сказал он. — Но это звучит как «альт-нойе» [126] на идише. Видимо, так евреи понимают юмор. Впрочем, мы больше не смеемся, да и они тоже.
Ильза поежилась под порывом легкого ветерка. Пока они рассматривали синагогу, Парижска улица успела совершенно опустеть, но Ильза чувствовала испуганный взгляд из-за каждой опущенной занавески.
Гейдрих не обращал на нее внимания. Широким взмахом руки он обвел окрестные кварталы.
— Наш фюрер хочет сохранить Йозефов навечно, — сказал он, — как своего рода музей еврейства, чтобы после нашей окончательной и неизбежной победы христианский мир мог прийти и увидеть, от какой участи столь великодушно избавил его великий немецкий народ.
— Воистину благородное деяние ради человечества, — сказала Ильза.
И опять поежилась. Нельзя сворачивать операцию! Ни за что! Этого монстра и всех ему подобных нужно уничтожить. Неужели чехи не понимают? Как заставить их понять?
Наконец Гейдрих заметил ее состояние.
— Вы дрожите, дитя, — сказал он и взял ее под руку. — Простите, что показал вам столь неприятное зрелище, но как немцы, так и белые русские должны понимать, почему мы сражаемся с еврейским марксизмом в России.
Они поехали через Чехов мост за реку, сквозь огромный парк под названием Летенске сады — Ильза молчала, Гейдрих болтал без остановки. Странно: на службе он, казалось, вообще не разговаривал, даже в стенах своего рабочего кабинета. Глухо и монотонно бурчал приказы, читал бесконечные отчеты и встречался, обычно раз в неделю, с высокопоставленными нацистами из Вены и Берлина. Примерно раз в месяц он ездил в Берлин — несколько часов на машине, — где, как правило, оставался на день или два.
Сейчас, наедине с Ильзой, Вешатель был сама говорливость. Его болтовня даже приняла несколько личный оборот: он сетовал на тупость одного-другого функционера, хвалил Гитлера, а один раз даже позволил себе незначительное замечание в адрес вышестоящего Гиммлера.
Ильза настолько увлеклась этим монологом, что и не заметила, как они оставили Прагу позади и выехали на загородную дорогу.
— Мы что, едем в загородный ресторан, герр Гейдрих? — спросила она.
— Рейнхард, — напомнил он, выплюнув в конце имени твердое «д». — Мы не едем в ресторан. Сегодня мой личный повар готовит нам ужин на моей вилле. — Гейдрих посмотрел ей в лицо. — Не волнуйтесь, — сказал он. — Фрау Гейдрих как раз уехала в Берлин, так что мы будем совершенно одни.
Почему Ильза вовсе не удивилась? Намерения Гейдриха в отношении Тамары Тумановой не были бы очевиднее, если б он написал их на бумаге и вручил ей лично. Играть надо весьма осторожно.
— Очень интересная здесь дорога, — позволила себе заметить Ильза.
Гейдрих согласился:
— Через несколько дней, когда моя охрана все подготовит, я буду ездить тут каждое утро. Можно и дальше ездить через Карлов мост, но я больше не хочу. Куда лучше ездить через Чехов, где мой музей на глазах обретает форму. О, я соберу такие экспонаты! Скоро вся Европа будет пополнять зверьем мой зоопарк. Каждый день я стану ездить через Чехов мост, и животные будут видеть, что едет их хозяин, вселяющий страх, изумление и трепет в их души. Животные, которых я, Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, лично отберу для своего учреждения!