— Потому что сразу видно, как она влюблена. Во-первых, только влюбленный по-настоящему человек готов говорить о своем обожаемом предмете со всеми подряд, даже с Алиской. А во-вторых, я же видела, как она рада была открыть мне душу. Не поверишь, но мне приходилось ее останавливать — так вдохновилась бедняжка. Это Клавдия-то, из которой каждое слово приходится тащить едва ли не клещами.
— Да, влюбленный греется образом любимого, — убежденно констатировала Нелли. Все же как она умна. Порой.
На следующий день я проснулась рано утром от настойчивого телефонного звонка. Это Нелли.
— Что случилось? — спросила я сквозь продолжительный сладкий зевок.
— Ты не забыла о стирке?
Вот же епэрэсэтэ, как говорит Маруся. Хоть не связывайся с этой Нелли. Иначе не будет покоя ни Днем, ни ночью. Лучше бы я сама постирала Клавкино белье, но тогда, когда смогу и захочу, а не тогда, когда мне грубо навяжут.
— Иди к черту, — рассердилась я.
— Не к черту, а в половине третьего я за тобой еду. Будь готова.
— Ты что, за этим только и звонишь на заре? — я посмотрела на часы. — В семь утра.
— Ну да, я знаю, как ты любишь филонить. Мне вовсе не хочется отдуваться за двоих. В любом случае, я напомнила. Не вздумай смотаться куда-нибудь.
— Да куда я смотаюсь, когда у Маруси сегодня закончился отпуск, а Аким без нее вряд ли захочет меня сопровождать. Он теперь жить будет в ее буфете. Да и надоело мне ходить по городу и пугать собой всех подряд.
Нелли удивилась.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— Как что? Мое воскрешение, конечно. Соседи как будто пообвыкли и уже не шарахаются, но есть же еще друзья и родственники.
— А они до сих пор не знают, что ты жива?
— Нет, зачем их расстраивать. Вчера, например, когда спешила к тебе, столкнулась с Тоськой. Бедняга с перепугу креститься начала, хотя атеистка с тех времен, когда была комсоргом школы.
— А Нина Аркадьевна?
— Та, похоже, не знает. Или делает вид, что не знает. Во всяком случае, пока мне не звонила. Ну ладно, когда ты за мной заедешь?
— Никогда меня не слушаешь. Повторяю, в половине третьего, — рассердилась Нелли.
— Не рычи, буду паинькой, — пообещала я, и мы простились.
До полудня я не знала, чем себя занять. Несколько раз порывалась ради развлечения позвонить своему спасителю Евгению, но всякий раз останавливала себя вопросом: «Что ему скажу?»
Когда диктор радио сообщил, что в Москве тринадцать часов, я позвонила Клавдии. Она уже пришла с работы и рапортовала о замоченном белье Я сказала, что собираюсь, чищу перышки, так как через полтора часа приедет Нелли.
Минут десять я бесцельно бродила по своей огромной квартире, заглянула в Красную комнату и гостиную, в зал, вспомнила недобрым словом третьего мужа, так и недоделавшего двустворчатые двери. С тех пор прошло больше десяти лет, а двери так и остаются недоделанными. Я, правда, не знаю, что там недоделано. На мой взгляд, все прекрасно, но муж бросил на прощание эту фразу о дверях, и теперь она мучает меня много лет. Может, он сказал это нарочно, чтобы лишить меня покоя? Тогда он действительно подлец. Я вынесла третьему мужу окончательный приговор, после чего отправилась в спальню.
Там я присела к туалетному столику, достала с полочки косметический набор и очень быстро сделала с собой такое, после чего ни один мужчина не смог бы по доброй воле отвести от меня глаза.
Несколько раз чесанув расческой по своей золотистой гриве, я пришла в восторг: «До чего хороша, когда высплюсь и не бегаю от преступников. Надо почаще давать себе передышку».
Отвлек меня от достойного занятия звонок из прихожей. Соблюдая предосторожность, я заглянула в «глазок». Пышный бюст Маруси вплотную подпирал мою дверь. Несмотря на то, что второго такого бюста не сыщется во всей Москве, я все же спросила:
— Маруся, ты?
— Я, я, — подтвердила Маруся, всхлипывая. — Открывай, старушка.
Распахнув дверь, я невольно прижалась к стене, чтобы освободить проход. Маруся в кокетливом фартyке и красивом, совсем не буфетном, платье ворвалась в квартиру и забегала хаотично, как растревоженный таракан. О резвости такой я и не подозревала, с трудом поспевая за ней.
— Где он? — спросила она, набегавшись вволю.
— Кто?
— Аким.
— Аким? Почему ты решила, что он у меня?
— Он сам сказал, что отправляется сюда, — опять всхлипнула Маруся.
Я догадалась, в чем дело.
— Поругались?
— Да… Он сказал, что я бестолковая и что пойдет туда, где его лучше понимают.
— Ах, речь об «Абсолюте». Неужели ты пожалела для него? — принялась я выговаривать Марусе. — Запомни, Аким не алкоголик какой-нибудь, он очень тонкая натура.
Она кивала кудрявой головой и сморкалась в фартук. Вид у нее был невыносимо несчастный.
— Да, да, все понимаю, — твердила она, — для Акима ничего не жалко, надо было только дождаться конца рабочего дня.
— А ему вынь да положь? Немедленно?
— Да, он не хотел ждать.
Извечная трагедия большинства женщин — нетерпимость и нетерпеливость мужчин. Пора, милочки, понять, что мужчина может дожидаться всего чего угодно, но только не того, что связано с удовольствиями. Иначе пойдет искать удачи в другом более щедром месте. Ведь все мужчины придерживаются незыблимого для них принципа: лучшее благо — благо немедленное. Против этого есть одно хорошее средство, но не каждому оно доступно.
Марусе, судя по ее несчастному виду, это средство точно недоступно.
— Но если Аким не у тебя, тогда где он? — растерялась она.
— Не знаю, может, в клубе?
Клубом у нас называли местную затрапезную пивную где собиралось множество «романтиков» похлеще Акима. Он среди них, как рыба в воде.
— В клубе? — воспряла духом Маруся. — А ты знаешь, где это?
— Конечно.
— Ой, а я не одета для такого случая. — Ничего, там поймут.
Я поглядела на часы, прикинув, что отвязаться от этой сумасшедшей влюбленной не удастся. Но, с другой стороны, до приезда Нелли осталось всего полчаса. Вряд ли я успею добежать до «клуба», помирить Марусю с Акимом и вернуться обратно. К тому же, если Нелли узнает, ради чего я позволила себе опоздать на стирку, она так энергично осудит меня…