– Но история-то важна. Девочки должны знать о величии Османской империи. Я распоряжусь, чтобы наняли нового учителя.
Управляющая не стала выдавать свои мысли. Какой учитель в школе для девочек?!
Снова незадача. Пришлось смириться (редкий случай!) и вернуться в Фонд матери. Наедине она попросила Роксолану:
– Доверьте мне что-то не очень обременительное, но серьезное. Я привыкну.
Роксолана была рада такому рвению, поручив дочери следить за выплатами больницам на снадобья и другие нужды.
– Рустем-паша поможет, он это все знает хорошо.
– Сама справлюсь!
Роксолана только вздохнула: Михримах неисправима.
Но тут мать ошиблась, потому что сначала из чувства протеста, а потом втянувшись, Михримах вдруг обнаружила у себя деловую хватку и изрядную долю ответственности, а когда поняла, что от ее ответственности зависят жизни людей, иногда буквально, изменила отношение к работе.
Никто султаншу не заставлял, но она проверяла и перепроверяла, все ли доставлено, оплачено, закуплено, всего ли хватает и с толком ли расходуется.
Роксолана с Рустемом с удивлением убеждались, что в Михримах есть черта, о которой никто не подозревал, – простая ответственность. Принцесса менялась на глазах, причем не по принуждению, а добровольно. Оказалось, ей нужно просто найти дело по душе и похвалить, чтобы капризная девочка быстро превратилась в толковую помощницу.
Михримах помогала матери в работе Фонда, легко разбирая записи и счета, когда Рустем вынужден был уехать: все же обязанности Великого визиря – это не только участие в заседаниях Дивана или сопровождении Повелителя в поездках верхом во время прогулок. Требовалось кое-что проверить в Анатолии. Рустем-паша почему-то не говорил, что именно, но заверял, что вернется быстро.
– Знаю я ваше «быстро»!
Вернулся действительно быстро, через несколько дней, но был мрачен и сразу отправился в Повелителю…
В султанской семье такие перемены, что впору за голову хвататься.
А все власть, вернее, борьба за нее. Взрослели сыновья, прежде всего Мустафа, которому не давал покоя трон. Шехзаде столько же лет, сколько было его отцу, когда стал султаном. Но разве это повод договариваться за спиной Повелителя с бейлербеями провинций?
Рустем не сразу решился передать Сулейману письма, полученные от санджакбеев Анатолии, но потом понял, что молчание может привести к беде. Повелитель должен знать, что старший сын советуется с правителями, как ему организовать жизнь, когда станет султаном сам, какие посты в государстве нужны, какие люди должны быть рядом с падишахом, как реорганизовать армию… Разумные вопросы, если бы их задавал не сын правящего султана и не за спиной отца.
Мустафа словно испытывал Повелителя; вопросы составлены так, что, попади одно из них в руки султана, легко отговориться простой заботой о государстве, а если только султан простит, значит, пришел его час. Одного не учел – в Анатолии слишком многие хорошо относились и к султану, и к Рустему-паше; в его руки попало не одно письмо, а многие, и прощать сына Сулейман не стал. Правда, и казнить на сей раз тоже.
Повелитель думал несколько дней. Принятое решение было неожиданным: бейлербеев, что получили письма и не сообщили, наказать, Мустафу вон из Манисы в Амастью и чтобы сидел, носа не высовывая, иначе лишится не только носа, а на его место шехзаде Мехмеда.
Последнее возмутило сторонников шехзаде Мустафы особенно; Маниса считалась местом правления наследника престола; назначая туда шехзаде Мехмеда, Повелитель демонстрировал, кого видит в этом качестве.
Сулейман мог себе это позволить, его сила была такой, что считались все и на Востоке, и на Западе.
Между делом он прогнал Великого визиря, мужа своей сестра Шах Султан Челеби Лютфи-пашу, назначив новым визирем Хадима Сулеймана-пашу, прежде второго визиря империи. Рустем, бывший третьим визирем, теперь стал вторым.
Он предрекал плачевный конец Великого визиря:
– Лютфи-паша сошел с ума! С пороками нужно бороться, но не путем же уничтожения людей!
Рустем рассказывал жене, что муж Шах Султан борется с людскими пороками самым жестоким образом. За шум на улицах в ночное время избивают палками, пьяницам заливают в глотку свинец, тех, кого заподозрили в прелюбодеянии, вырезают то, чем грешили.
– Но это же смерть?!
– Да, по утрам после таких проверок праведности улицы во многих местах залиты кровью. Это до добра не доведет, убьют самого пашу.
Рустем ошибся; Лютфи-пашу не убили, он был снят с должности самим султаном. Получилось все даже несколько нелепо. Перестаравшись, паша отправил Повелителю список проституток, которых следовало немедленно подвергнуть жестокому наказанию, несмотря на то что их за греховным занятиям не застали.
О чем думал поборник праведности, непонятно, он мог натравить на грешниц толпу, мог просто подослать стражу и бросить их в тюрьму без всяких объяснений, но он «поручил» это султану. Сулейман разъярился настолько, что не стал ждать самого Лютфи-пашу; вернувшись после очередного рейда по улицам города, паша узнал, что больше не является Великим визирем! Повелитель не пожелал слушать его объяснения и оправдания. Всему есть предел.
В том же году началась новая война с Австрией, и снова за венгерские территории. На сей раз армия отправилась на Буду и взяла город. Шехзаде Баязид, добившийся права отправиться в поход, был счастлив возможности показать, чему научился. А научился многому. Шестнадцатилетний шехзаде не просто прекрасно держался в седле, хорошо владел оружием, но и успешно командовал вверенным ему отрядом.
Казалось, султан должен вознести младшего наследника, хвалить его при любом возможном случае, но этого не случилось. Рустем сокрушался дома:
– Я не всегда понимаю Повелителя. Просто сказать, что молодец, мало! Шехзаде так ждал отцовской похвалы… Его хвалят янычары, говорят, что храбрый и разумный, хорошо обучен. А Повелитель словно не замечает успехов этого шехзаде. Может, обратить его внимание?
Михримах усмехнулась в ответ:
– А ты можешь вспомнить, когда Повелитель заметил бы Баязида? Никогда. Даже когда маленький шехзаде старался сделать что-то лучше Мехмеда и это получалось. Пригласи его к нам, устроим праздник.
Рустем позвал шехзаде Баязида, а кроме него агу янычар и еще двух пашей. Шехзаде был счастлив таким вниманием, среди пашей он чувствовал себя взрослым. Он рассуждал умно, хотя и задиристо. Михримах не могла присутствовать при беседе, но нашла способ послушать из-за решетки, как поступала ее хитрая мать при заседаниях Дивана.
Перед сном Михримах задумчиво сказала мужу:
– Почему я не замечала Баязида? Как жаль, что его жизнь будет столь короткой…
– Михримах, закон Фатиха определяет, но не обязывает, к тому же любой султан, опоясавшись мечом Османов, вправе отменить тот закон.