Окно уже превратилось в светлый квадрат.
— А что тебе попадалось под руку?
— Большая кастрюля, стулья, мусорное ведро.
Ух ты, хотел бы я посмотреть, как она бросает в окно мусорное ведро.
— А потом я стала рыть подкоп.
Я чувствую себя растерянным.
— Где?
— Ты можешь потрогать его стены, если хочешь. Только надо залезть под кровать. — Ма откидывает одеяло, вытаскивает из-под кровати коробку, тихонько ойкая при этом. Я заползаю к ней под кровать. Сбоку от нас лежит яичная змея, но мы ее не трогаем. — Я читала о таком способе в книге «Великий побег». — Ее голос гремит прямо у моей головы.
Я помню эту историю о нацистском концлагере, но не ту ее часть, где рассказывается о лете и об алтее лекарственном, а ту, где пишется о зиме, во время которой миллионы узников ели суп с червяками. Когда союзники раскрыли ворота лагеря, все выбежали наружу. Я думаю, что союзники — это ангелы вроде того, каким был святой Петр.
— Дай мне твою руку… — Ма тянет ее вниз, и я чувствую пробку на полу. — Вот здесь. — Я ощупываю дыру с острыми краями. В моей груди стучит бум-бум, я никогда бы не подумал, что под кроватью есть дыра. — Осторожно, не порежься. Я проделала это отверстие с помощью волнистого ножа, — говорит Ма. — Я быстро срезала пробку, но с деревом под ней пришлось повозиться. Свинцовую фольгу и пену убрать было нетрудно, но знаешь, что я обнаружила под ними?
— Страну чудес?
Ма сердито восклицает, да так громко, что я ударяюсь головой о кровать.
— Извини.
— Я наткнулась на ограду из металлической сетки.
— Где?
— Вот здесь, в дыре.
Ограда в дыре? Я засовываю руку все глубже и глубже.
— Она сделана из металла, чувствуешь?
— Да. — Она холодная, гладкая, и я обхватываю ее пальцами.
— Когда он переделывал сарай в комнату, то закопал сетку под брусьями пола и проложил ее по стенам и крыше, чтобы я не смогла проделать в них отверстие.
Мы выползаем из-под кровати и садимся, опершись на нее спиной. Я тяжело дышу.
— Обнаружив эту дыру, — говорит Ма, — он взвыл.
— Как волк?
— Нет, он хохотал. Я боялась, что он меня побьет, но он подумал, что это очень смешно.
Мои зубы крепко сжаты.
— Он хохотал всякий раз, когда вспоминал об этом лазе, — говорит Ма.
Этот Старый Ник — вонючий, мерзкий зомби и вор.
— Надо устроить бунт, — предлагаю я. — Я разорву его на кусочки своим реактивным мегатронным трансформером-бомбометом.
Ма целует меня в уголок глаза.
— Если мы убьем его, то нам это все равно не поможет. Я однажды ударила его, после того как прожила здесь полтора года.
Я поражен.
— Ты ударила Старого Ника?
— Однажды вечером я взяла крышку от унитаза и нож и около девяти часов встала сбоку от двери…
Я опять теряюсь.
— Но ведь у унитаза нет крышки.
— Когда-то была, на бачке. Это была самая тяжелая вещь в комнате.
— Кровать еще тяжелее.
— Но я ведь не могла поднять кровать, правда? Потом, когда услышала, что он вошел…
— Дверь сделала бип-бип.
— Совершенно верно. Я со всей силы ударила его по голове этой крышкой.
Я засовываю большой палец в рот и начинаю грызть ноготь.
— Но у меня не хватило сил — крышка упала на пол и раскололась надвое, а он — Старый Ник — успел закрыть за собой дверь.
Во рту у меня появляется какой-то странный привкус. Голос Ма звучит прерывисто.
— Я знала, что мой единственный шанс спастись — это узнать код замка. Поэтому я приставила к его горлу нож, вот так. — Ма утыкает свой ноготь в мой подбородок, мне это совсем не нравится. — И сказала: «Скажи мне код».
— И он сказал?
Ма переводит дыхание.
— Он произнес несколько цифр, и я встала, чтобы набрать их.
— А что это были за цифры?
— Не думаю, чтобы он сообщил мне настоящий код. Он вскочил, вывернул мне руку и отнял нож.
— Твою больную руку?
— Ну, до этого она была здоровой. Не плачь, — говорит Ма, уткнувшись в мои волосы. — Это было очень-очень давно.
Я хочу что-то сказать, но у меня ничего не выходит.
— Поэтому, Джек, бить его бесполезно. Когда он пришел на следующий день, то сказал: во-первых, никто никогда не заставит его сообщить мне код. И во-вторых, если я когда-нибудь еще попробую применить этот трюк, он уйдет навсегда, и я умру с голоду.
Я думаю, что она рассказала мне все.
Мой желудок громко урчит, и я думаю, зачем Ма рассказала мне эту ужасную историю. Она говорит мне, что нам надо…
Но тут я мигаю и закрываю глаза — в комнате вдруг зажигается свет.
В комнате тепло. Ма уже встала. На столе лежит новая коробка хлопьев и четыре банана. Ура! Должно быть, ночью приходил Старый Ник. Я вскакиваю с кровати. На кухне лежат еще макароны, хот-доги, мандарины и…
Ма ничего этого не ест, она стоит у комода и смотрит на цветок. Он потерял три листа. Ма трогает стебель и…
Нет!
— Он уже и так умер.
— Нет, это ты его сломала.
Ма мотает головой:
— Живые растения сгибаются, а не ломаются, Джек. Я думаю, он умер от холода, весь заледенел изнутри.
Я пытаюсь соединить стебель цветка. Мне нужна клейкая лента, но я вспоминаю, что ее больше нет, Ма использовала остатки этой ленты для соединения частей космического корабля. Какая она глупая! Я подбегаю, вытаскиваю из-под кровати коробку, нахожу в ней космический корабль и отрываю куски скотча. Ма смотрит и ничего не говорит. Я обматываю лентой стебель цветка, но он разваливается на части.
— Мне очень жаль, — говорит Ма.
— Сделай так, чтобы он снова стал живым, — говорю я ей.
— Я не смогу этого сделать, даже если бы очень хотела.
Она ждет, когда я перестану плакать, и вытирает мне глаза. Мне становится жарко, и я стягиваю с себя лишние одежки.
— Наверное, лучше всего выбросить этот цветок в мусорное ведро, — говорит Ма.
— Нет, — возражаю я. — Лучше в унитаз.
— Но он забьет нам все трубы.
— Мы можем разломать его на мелкие кусочки… — Я целую несколько листочков цветка и смываю их, потом бросаю другие листочки и тоже смываю. Под конец я бросаю в унитаз кусочки стебля. — До свидания, цветок, — шепчу я. Может, в море его части снова соединятся и он вырастет до небес.