Елизавета Павловна сидела мрачнее тучи.
— Почему только Миша? — проскрипела она. — А Жанна?
От моей радости не осталось и следа.
— Жанна само собой, — коченея от гнева, пояснила я. — Я, Жанна и Миша!
Мы втроем. Втроем пойдем к доктору, втроем войдем в кабинет и втроем ляжем на кресло.
— Я тоже пойду! — заявила эта непрошибаемая, не обращая внимания на мои издевки.
— Тогда уж надо захватить и мать Жанны. Вы не забыли? У нее есть мать.
— И отец, — вновь поддержал меня отец семейства. — Справедливости ради надо взять и его.
— А братья и сестры? Чем они хуже? — истерично рассмеялась я. — Возьмем тогда уже и их. Да мало ли кого еще надо прихватить с собой. На кресло. Если уж идти к гинекологу, так целой демонстрацией. С флагами и транспарантами. Так и двинемся завтра.
— Так и двинемся, —Согласилась Елизавета Павловна.
«Как живет здесь моя бедная Жанна!» — в отчаянии подумала я и наткнулась на сочувствующий взгляд Михаила.
Этот взгляд вдохновил меня на дальнейшую борьбу, и я воскликнула, обращаясь уже непосредственно к всевышнему.
— О господи! — воскликнула я. — Неужели невозможно миром решить такой простой вопрос? Сотни женщин ходят на прием к гинекологу вообще без всякого сопровождения, и человеческий род еще не угас. Так неужели моя Жанна хуже других? Почему она должна шагать под конвоем свекрови?
Михаил ерзал и вздыхал, но выступить против матери не решался. Не знаю, чем кончилось бы все это, если бы не зазвонил его мобильник. Он достал телефон из кармана и сразу же превратился в человека. В очень важного человека, преисполненного и внешнего, и внутреннего достоинства. Он разговаривал так умно и уверенно, что стало ясно: Михаил способен на сильные решения. Он быстро, спокойно и квалифицированно что-то кому-то объяснил. Я слышала: разговор идет на моем родном языке, но о чем этот разговор, могла лишь догадываться, так загадочна и непонятна была речь Михаила.
Отдав последнее указание и задумчиво отправляя трубку в карман пиджака, он являл собой воплощение исполненного долга. Все, не исключая и меня, с трепетным уважением следили за ним.
— Думаю, — Не выходя из роли, четко произнес Михаил, — Жанна должна отправиться к врачу с тем, с кем ей будет удобней. Жанна!
Его бледная жена мгновенно явилась на зов.
— С кем бы ты хотела пойти к врачу?
— Одна, — ответила она и густо покраснела. Елизавета Павловна встрепенулась.
— Вот видите, — злорадно усмехнулась мне она, — девочка не хочет идти с вами.
— Так же, как и с вами, — еще более злорадно улыбнулась я в ответ. — Но пойдет она к моему врачу.
— Почему это? — взвизгнула свекровь.
— Потому что Роза знает и любит Жанну, в отличие от вашего хваленого профессора. А уж какой это специалист, можете спросить у нашей общей знакомой Тамары. Она компетентно вам расскажет.
— Мама, пусть Жанна идет к Розе, — тоном, не терпящим возражений, сказал Михаил.
— Делайте как хотите, — промычала Елизавета Павловна и, исполненная трагизма, удалилась из комнаты.
Мужчины виновато посмотрели на нас с Жанной. Это была полная победа. А всякая победа — начало поражения.
С того момента, как я узнала о беременности Жанны, желание разыскать злодея и наказать зло стало нестерпимым. Чем бы ни занималась я, где бы ни находилась, мысли об этом всегда были со мной. Единственную улику, ключик, я совала во все возможные отверстия и без всякого результата.
Я стала раздражительна, а Евгений впал в спячку. С ним совершенно невозможно было говорить. Как только баба Рая отправлялась на охоту за сплетнями, мне сразу же хотелось поделиться с ним своими мыслями, но при первом же моем слове он впадал в апатию.
— Что ты лежишь? — возмущалась я. — Раньше ты был активный, а теперь, как выпадет свободная минута, так ты сразу на диван. Все лежишь и лежишь!
— Я думаю, — важно ответствовал Евгений, не открывая глаз.
Меня такой ответ приводил в ярость, потому что кто-кто, а уж я-то знала, что это за думы. Глубокая задумчивость, естественно переходящая в храп, вот что это такое. Как это по-мужски! Он что, думает пережить этот сложный период нашей жизни, не вставая с дивана?
Я готова была наброситься на него с кулаками, но вернулась баба Рая, и я пошла на заклание. Она принесла мороженую горбушу и горела желанием посолить ее для бутербродов.
— Вы это делали когда-нибудь? — спросила я.
— Дак ты посолишь, — снимая с Саньки ботинки, ответила она. — Такой вам с Женькой через неделю завтрак будет, языки проглотите.
«Ты только об этом и мечтаешь. Ну вот, началось», — подумала я и обреченно потянулась за солью.
Срывая свою злость на бедной, заледеневшей горбуше, я лупила ею по столу и мазала солью все, что могла, не исключая и себя.
— Больше соли сыпь, больше, — подбадривала меня баба Рая.
— Больше боюсь, — сердито ответила я.
— Рыба берет соли столько, сколько ей нужно. Сыпь. Чего ты боишься?
— Того, что пересолю.
Старуху такой ответ не удовлетворил. Она выхватила рыбину из моих рук и тут же высыпала на нее половину пачки. И в этот момент кто-то опять встал за моей спиной. Я испуганно оглянулась. Пусто. Не совсем, конечно, пусто. Ореховые шкафы с посудой стояли на своем обычном месте, но не они же дышали мне в затылок. На фоне предыдущих неприятностей, усугубленных горбушей, мне это показалось невыносимым, и я завыла.
— Что, голубка, опять? — спросила баба Рая, не прекращая топить рыбу в соли. — Стоить?
— Стоит, — чуть не плача подтвердила я.
— Ох, сходила бы ты к той пророчице, что страсенс страшный и дружит с нашей Валентиной.
Я тут же вспомнила о другой дружбе. О дружбе самой бабы Раи со Старой Девой. Не могу сказать, что мне приятно слышать, как ненавистную Старую Деву называют Валентиной, да еще нашей. Но перед лицом предыдущих зол это зло отступило на второй план.
— Баба Рая, а ты была у той пророчицы? — сдержанно поинтересовалась я, стараясь не замечать стоящего за моей спиной.
— А как жа, — с гордостью отозвалась она. — Была, голуба, была.
— И что она тебе такого дивного сказала? Старуха мгновенно бросила рыбу и взахлеб поведала о своих впечатлениях.