— Merde!
Похоже, ее постигли те же трудности в общении с этим замысловатым устройством, что и меня, с той единственной разницей, что ампутация угрожала не моим пальцам, а ее груди.
— Почему бы тебе не пойти и одеться, пока я не закончу с этим.
— Чертов аппарат! — Дав волю эмоциям, Элоди отшвырнула полусобранное приспособление и осушила мой бокал вина. Похоже, смена гардероба в ее планах не значилась, и это было досадно, принимая во внимание скорый визит Алексы. Могу предположить ее удивление, когда в лице моего арендодателя она увидит сексапильную нудистку, а не занудную студентку, как я ей описал.
— Я пойду и принесу тебе что-нибудь, да? Только скажи, что ты хочешь надеть.
— Что? О! Нет-нет, все в порядке. Я сама оденусь.
Я быстренько проверил все остальное, что значилось у нас в меню. Листья салата — свежего, а не из пакета — уже вымыты и лежат в холодильнике, завернутые в бумажное полотенце. Их нужно рвать руками — ни в коем случае не резать! — на такие кусочки, чтобы было удобно положить в рот, не прибегая к ухищрениям с ножом. Во Франции резать салат, когда он уже оказался у вас на тарелке, смерти подобно.
Потом я принялся за заправку, глядя в рецепт Элоди: одна столовая ложка уксуса, в котором должна раствориться соль, чайная ложка горчицы, три столовые ложки оливкового масла. Но готовить по ее рецепту было невозможно, ведь она прибегала к физическому нападению, стоило мне чуть отклониться от написанного.
— Нет, соль должна быть в уксусе. Соль в уксус! — Элоди с силой сжала мою руку. — Подожди, пока не растворится. Подожди! — На кухне она была такой же властной, как и в постели.
Две дюжины тончайших ломтиков ветчины были уложены в форме веера на огромной тарелке, словно карты в покере. Они были темно-красного цвета, местами почти черные. Уверен, что в местном супермаркете у себя в Лондоне я бы не увидел такую ветчину на прилавке. Ее уже давно выкинули бы, посчитав, что она вот-вот сгниет, но Элоди уверяла меня, что ветчина превосходная, а мне ой как не хотелось перечить ей. На кухне еще была сырная тарелка, которую я, проявив неразумность, пытался поставить на время в холодильник.
— В холодильник? Мы не кладем сыр в холодильник! Это убьет его!
Сомнений нет: Элоди была убеждена, что бактерии имеют право на собственную жизнь и размножение.
Единственное, что меня и правда волновало, был десерт. Это был мой typiquement anglais [102] вклад в меню, но я все еще сомневался, будет ли он иметь успех, хотя мне стоило большого труда раздобыть все ингредиенты.
Да… Если горка рождественского пудинга не является частью семейной истории, то главный кулинарный вклад англичанина в рождественские праздники в Париже будет выглядеть как маслянистое пятно.
А если оно дымится и украшено листьями редиса? (Найти остролист я не смог.)
— Да ладно, девчонки, вы принимаете все слишком близко к сердцу.
Алекса и Элоди в ужасе отпрянули, как будто пудинг вот-вот взорвется или заговорит с ними на неизвестном языке.
В общем-то вечер прошел именно так, как мне и хотелось. Вопреки всем моим страхам, девушки нашли общий язык и сплотились. Сплотились против меня и всего английского.
— А это что такое? — простонала Алекса, когда я наливал в розетку сладкий крем, однородную структуру которого нарушали маленькие комочки.
— Это кровь англичанина, — мрачно объявила Элоди, — коагулированная и обесцвеченная.
— Ты только попробуй, тебе понравится. — Я достал бутылку виски и зажигалку, чтобы полить пудинг алкоголем и поджечь его.
— Ты прав. Лучше сжечь его дотла, пока дело не дошло до жертв, — сказала Алекса.
Они отказались даже попробовать мою стряпню, так что под натиском задетой мужской гордости, чувства патриотизма и генетической глупости я был вынужден единолично поглотить пудинг и пол-литра крема к нему.
А девушки, не умолкая, продолжали комментировать английскую кухню.
— Я слышала, что английский сыр служит сырьем для изготовления баскетбольных мячей…
— А сосиски в Англии делают из старых носков…
В ответ на эти и тому подобные провокации я молча ронял капли крема на скатерть.
— Рыба с картофелем во фритюре… Как вам только в голову пришло — запихивать превосходную рыбу в тесто?
— И что это за мятное желе, что вы едите с мясом? Разве не лучше подавать его к тостам на завтрак?
— Ну уж нет, достаточно! — Я икнул, моя пищеварительная система была готова разразиться пудинговой лавой. — Мятный соус к мясу — одно из лучших сочетаний, придуманных англичанами!
Мои дифирамбы английской гастрономии были напрочь испорчены вырвавшейся громкой икотой.
— Мне известно, что англичанам вечно становится дурно в самый неподходящий момент, так что, будь добр, высунься в форточку, если почувствуешь рвотные позывы, — предупредила меня Элоди.
Далеко за полночь она решила, что ей пора спать, и отправилась к себе — в одиночестве, слава богу.
К этому времени вся тяжесть от пудинга улетучилась, так что я был бодр и весел, предвкушая, что Алекса останется.
— Не переживайте, подслушивать не буду, — успокоила Элоди, вышагивая по коридору из кухни уже почти раздетая.
Тем самым, естественно, все наши шансы на секс были сведены к нулю.
В свете истории с пудингом я решил, что нелишним будет преподать моему коллективу урок на тему аутентичности.
— Французы пьют чай совсем не так, как это делают англичане, — заявил я.
— Ооо! — пронесся удивленный возглас собравшихся.
Мы все сидели в маленьком ресторанчике. Столики с мраморным верхом были расставлены у окон, а для приватных посиделок в глубине зала имелись скрытые от посторонних глаз кабинки, отделанные кожзаменителем апельсинового цвета. Время было четыре часа дня, как раз затишье между наплывом посетителей в полдень и толпой, что потянется после работы пропустить стаканчик-другой аперитива. За барной стойкой сидел мужчина с редеющими седенькими волосами и попивал красное вино. Судя по внешнему виду, он был художником. У окна в одиночестве расположился посетитель с типичной внешностью коммивояжера, одетый в строгий костюм серого цвета. Просматривая спортивную газету «Лекип», он разрезал только что поданную ему свиную ножку. Подцепив зубцами вилки огромный кусок жилистого розового мяса, он отправлял его в рот. Жир стекал по подбородку и капал на газету.
Пятеро подозреваемых в незнании основ истинного английского чаепития плотно набились в одну из кабинок: мужчины сидели по правую сторону стола, женщины — по левую. В моих планах такой способ рассадки вовсе не значился, просто так сложилось. Я подсел к женщинам и теперь, чувствуя рядом бедро Николь, смотрел в упор на Марка, который всем своим видом показывал, что ему здесь скучно, — примерно так же, как подростку на семинаре, посвященном негативному воздействию мобильных телефонов на человеческий мозг. Бернар же, казалось, получал огромное удовольствие, совершенно не задумываясь, а от чего, собственно, он его получает.