— Так я же их не проверяю, — мирно запротестовал Лаклан. — Валю в корзинку и все дела.
— Вот именно, — произнесла миссис Уэймот сдавленным от злости голосом. — Вы валите их в корзинку. Я видела. Бананы. Яблоки. Даже персики. А после, когда вы возвращаете их на место, они уже все помяты. И на следующий день от них остаются одни воспоминания.
Лаклану хотелось, чтобы она говорила потише. Впрочем, это вполне в ее духе, сука она бесчестная, — сначала лишить его прикрытия, а после требовать высокого процента раскрываемости преступлений.
— Вы хотите сказать, — решился возразить он, — что все ваши фрукты, пока я к ним не притронулся, само совершенство?
Миссис Уэймот нарочито вздохнула, наполовину прикрыла глаза. Морщин у нее на веках было — штук по сто: старая она была, как его приемная мать, а то и старше.
— Мы делаем все, что можем, — сообщила она.
— Так ведь и я тоже, миссис Уэймот, — сказал Лаклан, поглядывая по сторонам в надежде напомнить ей, что по магазину шастает сейчас без всякого присмотра куча народу. — Я же должен следить сразу за всеми. Может, я иногда и слишком отвлекаюсь на них, вот эти штуки, которые я кладу в тележку, и стукаются одна о другую.
Оказалось, однако, что миссис Уэймот разговор с ним еще не закончила.
— Я изучила упаковку шоколадного рулета, который вы вчера возвратили на полку, — сказала она. — Рулет оказался наполовину раздавленным. Повреждение было нанесено острым краем банки или еще чего-то, находившегося в вашей тележке. Такого рулета ни один покупатель брать не станет. Покупателям требуется совершенство качество. А поврежденная упаковка пойдет в отходы, и мы потеряем на ней деньги.
Лаклан облокотился на ручку тележки, взглянул миссис Уэймот прямо в глаза.
— Так подайте на меня в суд, — сказал он. А после вслух: — Простите, я больше не буду.
Она кивнула, повернулась на своих дурацких каблуках. Он отпустил ее — не тратить же на такую боеприпасы. Ему дело надо делать.
Целый день Лаклан разгуливал по проходам супермаркета, снимая с полок разные разности, нагружая ими тележку, катя ее перед собой, а затем одну за другой возвращая их на полки, как будто он передумал или вдруг понял, что все это ему не по карману. И целый день, играя в эту бездумную игру выбора и отказа от выбора, вглядывался в покупателей, оценивая их одежду, изучая руки, читая по лицам мысли. В этой флуоресцентной волшебной стране неотразимых предложений, дружественного сервиса и схем потребительской лояльности пребывали в постоянном движении целые орды потенциальных воров, вынюхивавших удачный шанс. Переловить их всех Лаклану нечего было и мечтать, но кое-кого поймать он мог.
Как только у него появлялся подозреваемый, Лаклан садился мерзавцу на хвост, держась от него на должном расстоянии. Человека, который что-то задумал, обнаружить всегда легче, чем того, кто все уже сделал, поэтому, идя по следу, Лаклан имел все основания ожидать, что возьмет преступника с поличным.
Он был в игре уже немалое время и пару другую правил заучить таки успел. Никто и никогда не ворует с бухты-барахты, повинуясь порыву, оставаясь невинным, пока соблазн не нашепчет ему кой-чего на ушко. Все они заявляются в магазин готовыми к краже, вопрос только в том — что они украдут и когда. Это у все у них на рожах написано. На воре, как говорится, шапка горит.
Как и любой детектив, Лаклан находил уловки своих подопечных и удивительными, и жалкими сразу. У того, на что способны люди, и вправду пределов не было никаких. Однажды он взял парня, у которого висела между ног — в особой, приколотой к брюкам люльке — половина арбуза, укрытая длинным плащом. Взял, было дело, старую леди с двумя уложенными в сумочку сырыми форелями. А сколько он переловил баб, беременных шуршавшими на ходу памперсами! Как-то раз ему попался мужик в камуфляжных штанах, так у него в каждый карман было засунуто по бутылке «Пилзенера», отчего мужик этот еле-еле ноги переставлял. А еще один понемногу гнал перед собой по полу мороженную рождественскую индейку, гнал — до самого сигаретного ларька, — а там двинул по ней ногой, что твой футболист, и индейка так и запорхала к выходной двери.
Впрочем, в большинстве своем, люди совершали покражи мелкие да и вели себя поскромнее: опускали в карман пальто баночку селедки, прятали в ладони пузырек ванильной эссенции, совали в рукав плитку шоколада. И ведь повсюду же висели таблички: «МАГАЗИН ПАТРУЛИРУЕТСЯ ДЕТЕКТИВАМИ», но, похоже, всем оно было без разницы.
Может, этих табличек просто-напросто никто не читал, как похоже, не читал и ничего другого — ценников, бирок на товарах, инструкций, расписания работы магазина, тут много чего можно было прочесть. Казалось, никто из них не знал, где чего лежит, даже если они стояли прямо под указателем вот этого самого. Они могли сто лет проторчать перед объявлением: «ПОКУПАЕТЕ ДВЕ — ТРЕТЬЯ БЕСПЛАТНО», а после уложить эти две в тележку и потопать дальше. На кассах они предъявляли карточки лояльности, выданные другими супермаркетами. Или вдруг говорили: «Простите, я, оказывается, все деньги дома забыл».
Долдоны. Вруны. Не Верь Ни Единому Человеку.
Ну и вот, он накнокал-таки девушку, которая точно собиралась что-то стибрить. Совсем молоденькая — копна густых нечесаных золотистых волос, джинсы в обтяжечку. И серый полистероловый свитер, свободный, прячь что хочешь. Большие глаза, полные губы, некрашенные. И, как у него, несколько прыщиков там и сям.
Она расхаживала по всему магазину, катя перед собой тележку ровно по середине проходов. Это она не товары на полках высматривала, а изучала проходы и людей. Искала кого-то? Ну уж нет. Когда человек ищет знакомого, с которым договорился встретиться в магазине, у него на лице особое выражение появляется. А у этой ничего такого на лице не обозначалось. Ей было наплевать, что тут за люди по магазину болтаются, Лаклан это видел. Она искала пустой проход.
Девушка описывала по супермаркету круг за кругом, совсем как крыса в лабиринте. Лаклан следовал за ней, держась в полудюжине шагов сзади. Походка у него всегда была неловкая — когда Лаклан был помоложе, не такой опытный, она ему здорово мешала, — однако тележку он научился катать быстро и гладко. И девушку больше чем на пару секунд из виду не упускал. Иногда она сворачивала в проход, иногда просто заглядывала в него и проходила к следующему. И в тех, которые девушка пропускала, всегда торчало по нескольку покупателей.
Наконец, она остановилось в проходе со всякой косметикой. Тут народ воровал особенно часто — и все больше дорогую зубную пасту, дезодоранты и кремы для губ. Лаклан и сам пользовался кремом для губ, потому что верхняя у него была не дура растрескаться, и сорт предпочитал как раз тот, на покраже которого изловил уже не одного человека. Воры, они ведь на качество клюют. Но, если Лаклан в деле, качество им обходится ой как дорого.
Впрочем, девушку интересовала не косметика. То, что ей требовалось, у нее уже лежало в тележке. Какой-то замороженный десерт в длинной, узкой коробке, черника, что ли, или датская яблочная пастила, упакованная в накрытый серебристой фольгой подносик. Она взяла его из тележки, держа вертикально в пальцах. Удерживаемый вот так, подносик, на брошенный искоса взгляд Лаклана, смахивал на музыкальный инструмент — вроде блок-флейты, от игры на которой ему удалось отмазаться в школе.