– А-а-а, – сказала Иссерли. – Звучит завлекательно.
– А как он поет! Этот чувак поет так, как никто на земле не поет! – И Дэйв снова принялся петь, выводя горлом такие хриплые рулады, что Иссерли задумалась, не пьян ли он на самом деле. В течение долгих лет Иссерли придерживалась правила: никогда не сажать к себе в машину сильно выпивших пассажиров, которые могут заснуть, прежде чем она примет решение, впрыскивать икпатуа или нет. Если бы Дэйв начал прямо с этого представления, она ни за что не посадила бы его в машину. Но он быстро пояснил ей:
– Это он нарочно так поет. Ну, как в джазе, типа.
– А-а-а, – сказала Иссерли. – Так вы часто ходите на Джона Мартина?
– Раз шесть или семь был. Но он бухает по-черному, понимаешь? Так бухает, что может в один прекрасный день вообще копыта откинуть. И тогда уже никаких больше концертов, так что будешь кусать себе локти и говорить: «Что ж я в последний-то раз на него не сходил?» И что мне тогда останется, цыпочка? Сидеть и пялиться в ящик?
– А вы в основном именно этим занимаетесь, Дэйв?
– Верно, цыпочка. Угадала, – откровенно признался он.
– И днем тоже?
– Нет, цыпочка, – рассмеялся Дэйв. – Днем я работаю.
Иссерли с разочарованием проглотила эту информацию. Она была почти уверена, что Дэйв – безработный.
– Итак, – продолжала она, надеясь услышать, что он хотя бы на работу является, когда ему заблагорассудится, – вы сегодня взяли отгул, чтобы съездить на концерт?
Дэйв посмотрел на нее сочувственно и сообщил:
– Цыпочка, сегодня суббота.
Иссерли вздрогнула.
– Ах да, конечно, – сказала она. Черт бы побрал Амлиса Весса – это все из-за него! Из-за его Дурацкой выходки она сегодня ничего толком не соображает.
– Луиза, с тобой все в порядке? – поинтересовался сидевший с ней рядом водсель. – Ты часом сегодня с кровати не свалилась?
Она кивнула и сказала со вздохом:
– Совсем заработалась…
– Похоже на то, – участливо отозвался он. – Ладно, пора прийти в себя, уик-энд на носу!
Иссерли улыбнулась. Ее на самом деле ждал уикэнд – как и Дэйва, впрочем. Сослуживцы будут ждать его на работе не раньше понедельника, и даже тогда, если он не появится, подумают, что ему не удалось вовремя добраться домой из Глазго. Наверное, в конце концов, его стоит взять. Он выглядит просто превосходно.
– А где вы собираетесь остановиться в Глазго? – спросила она, положив палец на рычажок, приводящий в действие иглу с икпатуа, в предвкушении обычного невнятного бормотания про друзей и гостиницы.
– У мамочки, – с готовностью отозвался Дэйв.
– У мамочки?
– Да, у моей мамы, – подтвердил он. – Она классная. Тусовщица в душе, если ты меня правильно понимаешь. Если бы не было так холодно, она тоже пошла бы со мной на Джона Мартина.
– Как мило, – сказала Иссерли, убрав палец с рычажка и снова положив его на потертую оплетку рулевого колеса.
Дальше, до самого конца пути, они почти не разговаривали. Кассета с кантри-энд-вестерн играла, пока не кончилась, и Дэйв перевернул ее, решив использовать имевшееся в его распоряжении время на полную катушку. Певец жизнерадостней печали продолжил разливаться соловьем о сладких снах, долгих дорогах и упущенных возможностях.
– Вы знаете, похоже, я переросла эту музыку, сказала наконец Иссерли Дэйву. – Я когда-то любила ее, давно, но теперь, кажется, надо двигаться дальше. Не начать ли мне слушать Джона Мартина?
– Великолепная идея, – одобрил Дэйв.
В Питлохри она высадила его и уехала, подмигнув на прощанье хвостовыми огнями.
Когда она проехала мимо через пять минут по другой стороне, возвращаясь домой, он все еще стоял на обочине с табличкой «ГЛАЗГО» в руках. Если он ее заметил (а он почти наверняка заметил ее), непременно задался вопросом, что такое на нее вдруг нашло.
* * *
К двум часам дня солнце полностью потонуло в сланцево-сером море облаков: видно, снова намечался снег. И намечался, похоже, буквально в ближайшие часы, а если пойдет снег, то стемнеет сразу, без сумерек, и тогда в такую погоду ловить попутку на дороге рискнуть может только или псих, или же тот, кто очутился в отчаянном положении. Иссерли сомневалась, что ей сегодня достанет сил, чтобы справиться с серьезным психом, или оптимизма, чтобы утешать отчаявшихся. С точки зрения реалистического подхода к работе, с первой же упавшей снежинкой следовало немедленно оставить всякую надежду найти добычу.
Но что тогда? Куда ей ехать тогда? Ферма Аблах исключалась: требовалось какое-то более уединенное, более спокойное место – место, о котором было бы известно ей одной.
Может быть, ей стоит попробовать поспать в Фирнском аббатстве – именно поспать, а не просто вздремнуть, как обычно. Неужели кровать действительно так необходима? Уж одну-то ночь она точно обойдется без нее и поспит по-человечески! Пусть Энсель и его дружки поломают голову над тем, что с ней случилось, а она будет тем временем преспокойно спать себе под звездами, никем небеспокоимая.
Она знала, что ей пришла в голову крайне глупая идея. Ее позвоночник просто не позволит ей этого. Не так-то просто лежать на твердом, свернувшись при этом уютно калачиком, когда одна половина твоего хребта ампутирована, а вторая утыкана металлическими штырями. Увы, такова была цена, которую пришлось заплатить, чтобы иметь возможность сидеть вертикально за рулем автомобиля.
Иссерли снова ехала в северном направлении, не думая ни о чем, словно на автопилоте, ища взглядом то автостопщиков, то тюленей, которые иногда лежали на берегах Морэй-фирта. Но внутренним взглядом она видела исключительно свою мягкую постель на ферме: о, как ей хотелось поскорее очутиться в ней! Как это было бы здорово – растянуться на ней в своей обычной позе, скрестив руки и ноги и предоставив матрасу заботу о поддержании ее хребта в горизонтальном положении. Старая кровать, продавленная многими поколениями водселей, была мягкой ровно в той степени, в которой требовалось: она поддавалась ровно настолько, чтобы усталый позвоночник мог расслабиться и слегка прогнуться, а не так, чтобы металлические штыри безжалостно начали давить на сухожилия, что случалось порой, когда она проводила за рулем чересчур много времени. Стыдно в этом признаться, но она думала именно об этом.
Больше всего ей хотелось, чтобы мужчины перестали наконец выбегать каждый раз ей навстречу, когда она подъезжала к воротам коровника, независимо от того, привезла она водселя или нет. Откуда вообще взялась эта дурацкая привычка? Неужели они не могут подождать, пока она подаст им какой-нибудь сигнал? Почему бы ей иногда не возвращаться на ферму никем не замеченной и просто забираться сразу в постель, чтобы отоспаться? Существует ли какая-нибудь разумная причина для того, чтобы она не имела возможности отключать сигнализацию, приближаясь к ферме? Неужели это была чья-нибудь светлая идея – сделать так, чтобы она постоянно чувствовала себя обязанной возвращаться с добычей? Интересно, кому такое пришло в голову? Кто бы это ни был, валил бы он ко всем чертям! Скорее всего, старик Весс изобрел все эти маленькие хитрости для того, чтобы дисциплинировать своих работников; он, наверное, такой же ненормальный, как и его сын, просто свихнулся на других пунктиках…