— Дома одной неплохо, — ответила Вероника, — весь беспорядок сразу куда-то делся.
— Да ладно! Неужели ты по нему совсем-совсем не скучаешь?
— И что мне это даст?
— Тоже верно. Ну, я полетела. Погода, конечно, отвратительная, но это даже и к лучшему, когда расстаёшься с любимым. Никто не бродит по улицам, обнявшись, не разрывает сердце. Чао, Веронюшка!
Вероника задумчиво помахала ей вслед рукой и попыталась вспомнить, сколько раз — тридцать восемь или сорок два — она просила не называть её Веронюшкой.
Константин Петрович стоял у входа, силясь придумать хоть какой-нибудь логически обоснованный повод для того, чтобы подойти к Модели Событий и попробовать завести с ней разговор. У несгибаемого коммерческого директора Тринадцатой редакции слегка дрожали коленки. Они задрожали ещё сильнее, когда Вероника, глядевшая, казалось, куда-то в сторону, поднялась с места и подошла к нему.
— Узнаёшь меня или нет? — вполне дружелюбно спросила она. — Ты — Костя Рублёв из сто семнадцатой группы, так?
— А ты — Вероника, — легко ответил тот, потому что заранее знал правильный ответ. И тут же изменился в лице. — Слушай, а ты ведь и вправду Вероника. Ничего себе!
Более сомнительный подарок судьбы и представить себе было сложно: эта роскошная строгая дама была без памяти влюблена в него, балбеса невнимательного, на первом и втором курсе, а он, зубрила бессмысленный, был уверен, что они просто друзья.
— Ты очень изменилась... к лучшему, — промямлил Константин Петрович, борясь с желанием выставить защиту и, укрывшись под нею, убежать прочь от этой нелепой ситуации.
— Я ни капли не изменилась, — улыбнулась в ответ Вероника. Вот уж ей-то было комфортно и легко. — Просто я больше не стесняюсь при тебе быть собою. Я теперь вообще никого не стесняюсь!
— Тебе это очень к лицу.
— Н-да? — с сомнением в голосе произнесла Вероника. Причём по интонации было понятно, что в своей собственной неотразимости она нисколько не сомневается, а вот искренность собеседника ставит под сомнение. — Подозреваю, что ты, так же как и я, манкируешь встречами однокурсников. Я собираюсь ещё кофе с плюшками выпить, так что присаживайся ко мне, если хочешь. Или будешь просто стоять?
— Да, у меня образовалось свободное время между встречами, решил попить чего-нибудь согревающего и безалкогольного, — быстро сориентировался Константин Петрович.
— Из всего вышесказанного делаю вывод, что ты неплохо устроился. Поздравляю.
— Спасибо. Ты, надо полагать, тоже.
— Да. Только автомобиль всё никак не соберусь поменять. У тебя, кстати, какой?
— «Бентли», — ровным голосом ответил Константин Петрович, хотя душа его в этот момент пела и ликовала. — Вон там за окном стоит, видишь?
— Очень неплохо, — кивнула Вероника с видом педагога, вписывающего в зачётку слово «хор.». — По– моему это немного чересчур, но, говорят, отличная машина. А я ведь думала о тебе на днях.
— Ничего себе! — вздрогнул Константин Петрович. Вот будет номер, если ради спасения мира, ну или, по крайней мере, климатического равновесия на планете ему придётся ответить ей взаимностью. Это, конечно, будет исключительно рабочее задание, ничего личного. Но, может быть, Маша одна не справляется там, в Париже, и ей срочно, буквально сейчас, нужна помощь? Он готов сорваться и прилететь, а спасение мира... Ну, есть же ещё Лёва, Виталик и Шурик.
— Да, вспоминала. Думала, каким ты стал, чем занимаешься, как я на тебя отреагирую, если случайно встречу где-нибудь.
— Ну и как? — осторожно спросил Константин Петрович, высматривая путь к отступлению.
— Нормально. В смысле — хорошо. Удачно всё получилось, мне кажется. А ты как считаешь?
— Да, очень. Знаешь, я случайно оказался свидетелем вашего разговора с той барышней, которая только что шустро выпорхнула на улицу.
— Это моя подруга, она да, достаточно проворная, но не такая глупая, как кажется с первого взгляда.
— Я не об этом. Просто я, кажется, случайно услышал что-то...
— Ну, так никто ведь не мешает тебе это «что-то» забыть, — мягко, но с нажимом приказала Вероника.
— Я уже почти забыл. Просто знаешь, я тоже переживаю разлуку... как бы это сказать... Короче, моя девушка уехала работать в другую страну, и неизвестно, когда вернётся, а я не могу последовать за ней.
— А погода, конечно, не соблюдает взятых на себя обязательств, — глянув за окно, проговорила Вероника. Константин Петрович ошалело проследил за её взглядом. Снова пошёл снег. Он крупными хлопьями падал на асфальт и на припаркованные автомобили, совсем как в рождественской сказке, заявившейся к детям в апреле. Только вот беда — дети выросли уже.
— Да, погода не фонтан, — согласился он.
— Кстати, только между нами, у тебя в подчинении сколько человек? — неожиданно спросила Вероника.
— Се... Де.. Двадцать пять! — брякнул Константин Петрович.
— Н-да? — скептически поджала губы Вероника и снова поглядела в окно, на автомобиль Даниила Юрьевича.
— А сколько надо?
— Нисколько не надо, — покачала головой Вероника. — Мне мои сорок с лишним остолопов надоели уже так, что я иногда подумываю за диссертацию взяться и послать всех подальше. Ладно. Кофе пить мне что-то уже не хочется. Была рада и всё такое. Пиши, если что, а я пойду, пожалуй.
На столе моментально возник и тут же исчез счёт, а перед Константином Петровичем появилось меню. Вероника ушла, оставив официанту разумные чаевые, а своему бывшему однокурснику — визитную карточку со столь впечатляющими названиями фирмы и должности, что идея спасать мир при помощи любви уже не казалась господину коммерческому директору слишком искусственной. Хотя, если сказать по правде, задание он провалил. Вряд ли эта новая Вероника, роскошная, строгая и неприступная, заинтересуется человеком, который хоть и разъезжает по городу на почти что эксклюзивном автомобиле ручной сборки, но при этом руководит всего какими-то двадцатью пятью жалкими человечишками, из которых настоящими, не вымышленными людьми являются только шестеро (ну хорошо, пускай семеро, если считать Гумира).
Когда Константин Петрович вышел на улицу, от пушистой рождественской сказки не осталось и следа. С неба падал мокрый снег пополам с дождём, дул сильный, пронизывающий ветер. Хороший, свежий весенний ветер, заблудившийся в снегах.
На улице была настоящая апрельская вьюга. Наташа смотрела на неё, прижавшись носом к оконному стеклу, и не могла оторваться, хотя, говоря по-честному, дел у неё было достаточно. Но дела могут подождать, правда-правда, а снежная симфония наверняка вот-вот закончится. Наташа вспомнила, как они летом все вместе ходили смотреть на танцующие под музыку фонтаны; нашёлся бы сейчас какой-нибудь сумасшедший осветитель и добавил бы в этот кружевной калейдоскоп разноцветных лучей. Впрочем, тогда бы она просто поселилась на подоконнике, а это пока не входило в её планы. А природа будто нарочно расстаралась, пытаясь произвести на неё впечатление. Сначала с неба летели белые перья. Они кружились в воздухе, медленно опускались на землю и обещали покой и умиротворение. Вскоре перья превратились в восхитительные хлопья белой пены, пытавшиеся заполнить все свободные от снега щели и выбоины в стене напротив. Подул ветер. Снежные хлопья замерли в воздухе, а затем полетели вверх, словно кто-то встряхнул земной шарик. Сугробы под окном не уменьшались, но снег улетал в небо.