— Хорошо, едем к вам, Саша Князев! Только как можно скорее! Я боюсь потерять сознание! — немного резко произнесла молодая женщина, устав от его болтовни.
Юнец громко свистнул, и уже через мгновение перед ними стояла пролетка с возницей.
— Я могу вам помочь понести вашу поклажу, — предложил он учтиво, взглянув на небольшой саквояж в руках девицы, в котором хранилась приличная сумма, полученная от Зинаиды за рубины.
— Нет! — поспешно ответила Акулина. — Это все, что у меня есть. Позвольте, Саша, ощущать связь с моим прошлым хотя бы таким образом.
Юнец кивнул и помог ей устроиться на жестком сиденье пролетки, после чего, назвав адрес, попросил крупного рыжего человека, лицо которого было в пыли и напоминало темную недовольную маску, доставить его с сестрой домой.
— Не удивляйтесь! — добродушно прошептал на ухо Акулине ее новый знакомый. — Я подумал, чтобы не запятнать вашу честь, стоит назвать вас моей сестрой.
— Вы так благородны, Саша Князев, — произнесла молодая женщина. Ей предстояло пережить еще одно испытание: сильную тряску в пролетке по дороге «домой».
Квартира Саши Князева находилась в рабочем районе — неподалеку была фабрика, поэтому в округе жили преимущественно те, кто там трудился. Рабочий день закончился, и на улицах была суета. Уставшие люди спешили по домам или в питейные заведения, желая отдохнуть от долго трудового дня. Акулина впервые оказалась в этой части Петербурга. Как правило, она обследовала поместья, находящиеся ближе к Москве, в компании Василия, а по возвращению они тратили деньги на развлечения и ночевки в дорогих гостиницах центральной части города. Когда «заработок» иссякал, они возвращались в свои две комнатки, в которых хранились их немногочисленные пожитки и подготавливались к следующей поездке с целью наживы.
Саша Князев, как он доложил во время утомительной поездки в пролетке, жил с матерью и бабой Аксиньей, которая являлась хозяйкой квартиры и сдавала часть комнат им в наем. Это жилье для любимой матушки-крестьянки приобрел когда-то сын, сумевший открыть свое гончарное дело, а после целую фабрику по производству кирпича. Свою единственную родственницу — мать — он забрал из деревни в Петербург. Сначала пожилая женщина жила в наемной квартире, а потом переехала в собственное жилье. Сын погиб при странных обстоятельствах, как подозревало следствие, — то были происки конкурентов. После его смерти баба Аксинья осталась совсем одна. Наследства ей не досталось, на все имущество претендовала артистка балета, которая сожительствовала с молодым мужчиной «во грехе», т. е. без заключения официального брака. Старушке предлагали свои услуги юркие адвокаты, но она решила: сына все равно не вернуть, да и деньги его не заменят, и позволила балерине императорского театра решать по совести. И артистка, поразмыслив, вынесла вердикт: в старости богатство ни к чему!
Дом, в котором находилась квартира бабы Аксиньи, был совсем новый, полностью каменный, что было неудивительно, ведь к его строительству приложил свою руку и средства владелец кирпичной фабрики. Апартаменты располагались на втором этаже. Это было приятное место с прихожей, несколькими комнатами и кухней, окна выходили на оживленную улицу, а не на унылый двор. Также там была вода, ватерклозет и отдельная ванна.
Акулину и Сашу встретила на пороге старая женщина в опрятной чистой крестьянской одежде. Саша торопливо объяснил бабе Аксинье все обстоятельства случившегося, и та сразу же протянула руки и произнесла на распев:
— Христовенькая! Как же так-то?!
Доброжелательная старушка расцеловала Акулину по русскому обычаю три раза, чем пристыдила притворщицу, пораженную столь теплым приемом.
— Был у нас в деревне Иван Кузьмин. Сорванцы его дразнили, все кричали вслед: Иванов как грибов поганых! Пошел он, значит, с отцом на покос. Лето было, жарко, солнце-то припекло — они к речке — вроде как остудиться. Ивашка-то возьми да и нырни с бережка, а там — камушек. Он головушкой-то шибко ударился. Как в себя пришел — никого не признает. После жил в доме Кузьмина, как незнакомый вроде, а потом и вовсе с ума с сошел! — произнесла старушка со вздохом. — Так его и звали с тех пор: Иванушка-дурачок.
— Баба Аксинья! — спохватился юнец, переживая, что история может напугать или расстроить его гостью, которую тоже постигла столь печальная участь.
— Болтаю — зубы заговорила совсем! — спохватилась пожилая женщина. — Айда скорее в дом! А лучше к столу идите сразу, я там пирожков напекла — вкуснотища.
— Только руки помоем! — по-ребячески весело произнес юноша, приглашая Акулину следовать за ним.
От запаха пищи у Акулины кружилась голова, она с трудом вышагивала, боясь упасть в коридоре. Из крана в красивую раковину потекла вода, которую хотелось трогать, как чудо. Им с Василием на прежнем местожительстве приходилось набирать воду во дворе в ржавом кране и тащить в свою конуру. По-настоящему насладиться удобствами получалось лишь в гостиничных номерах после того, как они сбывали награбленное. Ее возлюбленный любил роскошь и игнорировал предложения экономить. Не раз у них была возможность купить небольшой домик, не такой огромный, как те поместья, в которых они промышляли, но вполне просторный для семьи. Семья — это то, чего у Акулины не было в полном смысле слова с юношеских лет, о ней она мечтала, желая обрести обычное женское счастье. Однако у них с Василием жизненные ценности были настолько разные, что отравили ее любовь.
Молодая женщина умыла лицо, и, как ей показалось, почувствовала легкое облегчение. Внутренности болели после поездки по щебню, а в голове был гул от тысячи неприятных мыслей. Она посмотрела в зеркало и снова удивилась, как изменилось ее исхудавшее лицо. Глаза казались такими огромными, что выдавали ее тоску «с потрохами». Акулина выдавила улыбку, тихо дав самой себе наставление, дабы усмирить беспокойную совесть:
— Я попросила Бога о помощи, и он послал мне этого юношу. Они добровольно оказывают мне внимание, и я не причиню им зла.
Наконец, настал благословенный момент, когда изголодавшаяся молодая особа могла вкусить румяное благоухающее мучное изделие. Корочка пирога с рыбой немного хрустела, но тесто было невероятно нежным, а начинка без костей. Ела девушка не спеша, боясь показаться невоспитанной и хорошенько разжевывала каждый кусочек.
— Скажите, как мне вас называть? — обратилась она к женщине, у которой было золотое не только сердце, но и руки.
— Зови, как наш Сашенька, — бабой Аксиньей.
— Спасибо, баба Аксинья. Пирог — просто бесподобен!
— Поклевала-то, как птенчик! — рассмеялась добрая старушка.
Акулина знала еще из жизни в деревне: «с голодухи много жрать негоже, потому как заворот кишок может случиться». Зато она с удовольствием выпила не один стакан свежего молока, которое своим вкусом воскрешало приятные воспоминания о детстве.
— Давно не пила такого вкусного молока! — произнесла она с улыбкой и, подумав, добавила: — Или просто не помню, что пробовала недавно нечто подобное.