Хлебное рыло довольно кивнул, рассматривая добычу притворщицы-воровки. Он понимал, что за красивые вещи их ждет хорошая награда и потребовал половину от полученной выручки. Вечером они направились в табачную лавку.
Шанита негромко напевала старую цыганскую песню о любви. Она была счастлива, и ей казалось, что все идет чудесно. Василий перебрался к ней в комнату и понемногу начал оттаивать, казалось, в его жизнь пришла весна после долгой зимней стужи. Взвизгнул колокольчик, и хозяйка лавки обернулась, увидев на пороге здоровяка Хлебное рыло, его глаза светились детской радостью и восторгом, вызванным встречей с объектом обожания. Через мгновение улыбка спала с лица Шаниты, из-за широкой спины вора появилась худышка с огромными глазами, в которых был страх.
— Снова ты! — воскликнула Шанита, всплеснув руками. — Только у меня все начало налаживаться, как ты снова появилась, чтобы спутать карты счастливого расклада!
— Я хочу получить то, что вы у меня украли! — с вызовом произнесла незваная гостья.
— Деньги? — усмехнулась цыганка, мельком взглянув на стоящий в стороне саквояж, когда-то принадлежавший Акулине.
— Воспоминания! — выдохнула молодая женщина. — Я хочу получить их назад!
Шанита сидела напротив Акулины в маленькой комнатке, в которой еще недавно проживал Василий. Теперь помещение снова предназначалось для гаданий, в нем стоял низенький стол для раскладки карт и два деревянных стула. Возле стены находилась кровать, другая мебель в крохотный закуток просто не поместилась бы.
Цыганка не могла представить, что снова встретится лицом к лицу с женщиной, вызывающей у нее неприязнь и, как она считала, похитившей у нее удачу. Во всех своих бедах, последовавших после их последней встречи, она винила именно Акулину.
— Я не знаю, чем тебе помочь, — призналась Шанита, затягиваясь папиросой. — Ты забыла то, что сама пожелала забыть! Кроме тебя твои воспоминания никто не вернет! — размышляла гадалка.
— Но что мне делать?! Мне некуда идти и незачем жить, — хныкнула Акулина. — Я все время слышу голос, который твердит: «Езжай в те места — найди тот склеп! Принеси жертву — уйдет проклятье! Кто-то должен лечь в гроб!». Но не могу понять, что это значит!
Шанита заметно оживилась, потому что придумала, наконец, как избавиться от горемычной Акулины. В жизни гадалки было огромное количество сеансов, и часто она сочиняла разные глупости, дабы припугнуть своих «клиентов». Люди боялись смерти и отождествляли ее с осязаемым всесильным злом, которое можно «умаслить», приложив небольшие усилия. Фразу, которую запомнила Акулина, цыганка сделала «ключом», с помощью которого заплутавшая в лабиринтах сомнений молодая женщина могла бы отпереть нужную дверь. По сути, старый склеп, в котором был обокраден покойник, стал причиной несчастий мошенницы, и для того чтобы залатать брешь и вернуть солнечную погоду в свои будни, наполненные ненастьем, необходимо обратиться к истоку всех проблем.
— Тебе просто нужно вернуть то, что ты взяла! — фантазировала цыганка.
— Рубины? То проклятое колье… Но его невозможно найти! Жизни не хватит на поиски иголки в стогу.
— Есть еще один путь: задобрить мертвых духов — принести им жертву и тем самым искупить свою вину.
— Жертву? — испуганно переспросила Акулина.
— Так поступали наши предки на протяжении многих веков.
— Кто-то должен лечь в гроб, — прошептала молодая женщина, чувствуя, как по ее коже прошелся неприятный холодок, подгоняемый страхом. Акулина не знала, где находился злосчастный склеп. Рассказать ей мог об этом только один человек — Василий, место нахождения которого ей тоже не было известно.
На «Горячее поле» бродяжка вернулась ни с чем. Она долго стояла у костра и безнадежно смотрела на пламя. Ее окликнул Хлебное рыло и попросил больше не ходить к цыганке, он заметил, что Акулина нехорошо повлияла на самочувствие хозяйки табачной лавки, и опасался, что объект его вожделения перестанет поддерживать отношения с ним (ведь он надеялся, что рано или поздно темноволосая красавица-гадалка ответит на его чувства).
— По-моему, я везде лишняя, — выдохнула Акулина, осознавая свою бесполезность, ненужность. У нее было достаточно денег, чтобы провести несколько дней в приличной гостинице, после чего снова вернуться прозябать в ночлежку. «Почувствовать себя человеком», — подумала она, вспомнив лицо Василия.
Акулина долго гуляла по петербургским улицам, которые с каждым месяцем все труднее было узнавать, город стремительно видоизменялся — застраивался каменными постройками. Казалось, молчаливые дома-истуканы, похищая былой простор, ограничивали не только движение, но и чувства, и мысли людей. Она ощущала себя брошенной бродячей собакой, погибающей без хозяйской ласки. В какой-то момент молодая женщина оказалась на Боровском мосту, перевесившись через перила, она уставилась на темные воды Обводного канала, ей вдруг почудилось, как кто-то прошептал ее имя. Сделав несколько глубоких вдохов, она подала тело вперед и уже через мгновение почувствовала острую боль не столько от удара о поверхность воды, сколько от холода. «Кто-то должен лечь в гроб!» — пронеслось в голове барахтающейся Акулины, и она размякла, больше не сопротивляясь сковывающей движения ледяной влаге, приготовившись к свиданию с Богом.
Когда мошенница снова открыла глаза, она вскрикнула от неожиданности, увидев перед собой лицо Андрея Кирилловича. Доктор нависал на ней, присев на краю кровати. Увидев, что утопленница пришла в себя, он резко встал и замер по стойке смирно, будто солдат в присутствии генерала.
— Можно подумать, в Петербурге только одна больница и единственный врач! — просипела Акулина. Из-за холодной воды, которой она хлебнула с лихвой, ее связки сильно пострадали.
— Ты знаешь, я никогда не был верующим, но после того, как… ты вернулась в мою жизнь…
— Уверовал? — с трудом выговорила молодая женщина, не скрывая иронии.
— Я попросил Бога, чтобы он вернул тебя, потому что очень хотел извиниться перед тобой. У жены я уже попросил прощения на кладбище…
Акулина отвернулась, будучи не в силах слушать его болтовню, и, чтобы заглушить речь мужчины, тихо мурлыкала любимый романс:
— Я опущусь на дно морское… И поднимусь на облака… Я все отдам тебе земное…
— Все, что я делал, было неправильно и нехорошо, — не унимался доктор. — Надеюсь, ты сможешь простить меня…
Кто-то тревожно выкрикнул его имя, и Андрей Кириллович, не скрывая облегчения, поспешил покинуть палату, находиться рядом с пациенткой ему было невыносимо. Он рассчитывал на более «теплый» прием со стороны пострадавшей и на содержательную беседу, за которой бы последовало безоговорочное прощение и капитуляция. «Нельзя было допускать слабости!» — мысленно бичевал себя доктор, со стыдом вспоминая, как после страстной ночи прогнал красивую молодую женщину прочь. — Если бы я только мог наплевать на мнение окружающих и жить в свое удовольствие или если бы располагал средствами, чтобы перебраться за границу».